Читаем Межконтинентальный узел полностью

Степанов умел и любил слушать; в свое время он часами просиживал с Межировым, Натальей Кончаловской, Поженяном, Юрием Казаковым, с только-только начинавшим Высоцким. Довелось ему слушать и Федора Панферова, и скорбно-лунного Михаила Светлова. Однажды пришел Симонов; читал свои стихи до полуночи: "Я много жил в гостиницах, слезал на дальних станциях, что впереди раскинется - все позади останется". Замечательные строки; иногда ведь в одной фразе заключен сюжет романа. Взять, например, известную пословицу: "Жизнь прожить - не поле перейти".

"Война и мир", "Гамлет", "Старик и море", "Клим Самгин" - яркие и глубокие ее иллюстрации. А как поразительно рассказывал свою будущую книгу академик Александр Александрович Микулин! Бритоголовый, похожий на римского патриция, он тогда еще жил в Коктебеле, сидел на громадной веранде своего маленького дома, восторженно развивал концепцию вечного здоровья человеческого тела.

"Сколько же мне еще надо написать, - думал Степанов, наблюдая за тем, как Кузанни аккуратно раскладывал страницы на кровати. - Надо бросать все, запереться в деревне и идти по встречам; нельзя уносить с собою информацию, даже короткие записки сгодятся потомкам, потому что жизнь сводила - спасибо ей за это - с такими людьми, которые вошли в мировую историю... Маленький, быстрый как ртуть Жак Дюкло... Куньял в первые дни после апрельской революции в Лиссабоне. Команданте сандинистов Томас Борхе... Хо Ши Мин в годы американской агрессии... А Ульрика Майнхоф, руководитель "красной армии действия"? Идейный враг по своей сути, а человек нежнейшей души. Болезненно ненавидела обывателей уставшего и одряхлевшего мира... А Руди Дучке? Маленький, порывистый, растерянный - последний раз Степанов встретился с ним в Бонне, за несколько дней до его странной смерти. В конце шестидесятых его имя было известно всей молодежи Запада; бунтарь, выступающий против мещанства и холодного буржуазного истеблишмента... А Эдвард Кеннеди? Жаклин? А сосед по деревне Коля Дацун: "Послушай, Дима, помоги, ради бога, установить переписку с моим родственником в Японии". - "Да кто ж у тебя там, Николай? В плен кто попал?" - "А бог его знает, только там наша родня: не зря ж японцы свой автомобиль "дацун" назвали; в честь нашей фамилии, чьей же еще?" А принц Суфанувонг в сырой пещере под Самнеа в дни американских бомбардировок? Как великолепно он говорил о поэзии Жана Ришара Блока на своем изысканном, чуть грустном французском?! А Марк Шагал?! Смотрел на Степанова треугольными грустными глазами и тихо спрашивал: "Мальчик мой, ну-ка расскажи, как там у нас дома?! Я так хочу съездить к себе в Витебск! Только вот надо закончить работу". "Ты никогда не съездишь в Витебск, - с ужасом подумал тогда Степанов, - потому что никогда не сможешь закончить работу в этом своем небольшом доме возле Канн, ты прикован к самому себе, добрый Марк, как ты можешь разодрать себя, никому этого не дано, художнику тем более..."

- Ну, я готов, - сказал Кузанни. - Можешь слушать или у тебя свое в голове?

- Слушаю, - ответил Степанов.

...Начало сценария Кузанни прочитал ему еще позавчера; в новых эпизодах рассказывалось, как Питер Джонс обсуждает со своими друзьями из Пентагона отношение Уайнбергера к доктрине "благожелательного отношения русских к американскому десанту" в случае регионального конфликта, если космические ударные силы будут ограничены, а то и вовсе заморожены: "В университетах над этой темой работают три группы профессоров, концепция может получиться убедительной, меня знакомили с прикидками, я заказал это исследование и крайне правым советологам, и центристам, которые следуют объективным данностям, и тем, кто симпатизирует русским. Из анализа трех позиций можно будет свести вполне пристойный документ. Надо реанимировать наши отношения с Москвой и постепенно п р и у ч и т ь русских к тому, что мы такие же люди, как они, и не желаем им ничего, кроме добра и свободы; воюют не народы, а правительства". В стык Кузанни поставил эпизод, как эту позицию Джонса исследует Дейвид Ли, штаб его ракетной корпорации и друзья из Центрального разведывательного управления: "Идея старика отнюдь неплоха, и у нее будут свои сторонники; что ж, не только гордиев узел, но и вообще любой запутанный надо рубить; дешевле купить новый канат, чем тратить время на развязывание старых узлов. Данные об устрашающем ракетном потенциале русских - вот что нам срочно нужно; это гарантия победы над Джонсом; он тогда утрется со своими бомбардировщиками".

Перейти на страницу:

Все книги серии Военные приключения

«Штурмфогель» без свастики
«Штурмфогель» без свастики

На рассвете 14 мая 1944 года американская «летающая крепость» была внезапно атакована таинственным истребителем.Единственный оставшийся в живых хвостовой стрелок Свен Мета показал: «Из полусумрака вынырнул самолет. Он стремительно сблизился с нашей машиной и короткой очередью поджег ее. Когда самолет проскочил вверх, я заметил, что у моторов нет обычных винтов, из них вырывалось лишь красно-голубое пламя. В какое-то мгновение послышался резкий свист, и все смолкло. Уже раскрыв парашют, я увидел, что наша "крепость" развалилась, пожираемая огнем».Так впервые гитлеровцы применили в бою свой реактивный истребитель «Ме-262 Штурмфогель» («Альбатрос»). Этот самолет мог бы появиться на фронте гораздо раньше, если бы не целый ряд самых разных и, разумеется, не случайных обстоятельств. О них и рассказывается в этой повести.

Евгений Петрович Федоровский

Шпионский детектив / Проза о войне / Шпионские детективы / Детективы

Похожие книги