Мгновения

Руки, сухая кожа пальцев, холодноватые подушечки, сцеплены в замок на груди. Их приятная тяжесть едва заметным грузом давит на ребрах. А сквозь тонкую пленку кожи отчетливо пробивается спокойный ритм сердца.

Я прислушиваюсь и наблюдаю, не спеша скольжу мыслями то вниз, то вверх по всему телу, порой незаметно и так желанно пропадая в тумане дремотных мыслей, проваливаюсь в тревожный, неглубокий сон без усталости.

В своих грезах я почти всегда на песчаном светлом пляже. В кудряшках детских локонов ветер, во рту солоноватый вкус моря, в глазах солнце. На круглых линзах фотокамеры задорные блики. Они почти такие же притягательные как улыбка мамы. Под кончиками пальцев податливый, вязкий, мокрый песок. Каждое движение оставляет на нем неровные бороздки с бугорками песчинок по краям. Бороздки складываются в незатейливый рисунок. Боясь не успеть, я быстро-быстро вожу пальцем. А затем шумит волна, и прибой, жадный и неумолимый, забирает себе безвозвратно мое творение.

Я смеюсь. И просыпаюсь.

Просыпаюсь в тяжести собственного взрослого тела, в оковах мыслей, от которых пытаюсь сбежать. Мои сцепленные холодные руки по-прежнему лежат на груди, где-то в глубине глухо бьется усталое сердце. Я не открываю глаза, я не хочу видеть мир. Не хочу возвращаться в него, не хочу позволять ему вновь ворваться в меня и запутать.

Я задаю себе вопрос. Кто я? Кто я без нее? Кто я без Системы?

Кто мы?

Выемка под локтем, стук сердца…

Это реальность?

Вверх

– Юрген? Юрген!

Твердая рука уверенно треплет мое плечо.

– Оу?

Я открываю глаза и резко поднимаюсь. Мир переворачивается и медленно скользит мимо, в глазах мелькают яркие пестрые точки. На секунду становится страшно, по спине пробегает волна неприятного нервного холодка. Но вскоре я, спохватившись, понимаю, что это всего лишь кружится голова от внезапной перемены положения.

Мадс улыбается, однако я не могу не заметить обеспокоенную складку на его высоком лбу, нахмуренные, сведенные вместе золотисто-медные брови, сморщенный совсем чуть-чуть нос, словно он вдруг уловил какой-то неприятный запах. А также то, что он даже не пытается замаскировать или скрыть свое неудовольствие.

– Фу-ф…

Смеется, грузно опускаясь на освободившееся рядом место. Мебель под ним жалобно скрипит. Блестящие светлые глаза с темными зрачками осматривают меня с ног до головы.

– Ты куда пропал?

Он оглядывает комнату и спрашивает следом.

– Сколько дней из дома не выходил?

В его голосе проступают уже куда более яркие нотки тревожности. Я безопасно прижимаюсь спиной к подушкам дивана, буквально вдавливаюсь в них, опустив голову. Вокруг все еще кружится, но стало куда легче.

– Да, не знаю… Парочку где-то.

Тоже улыбаюсь, натянуто и формально, поднимая вверх уголки пересохших бледных губ. На самом деле – больше недели. Но я злюсь на него за то, что он буквально насильно ввалился в мою квартиру, предупредив лишь за минуту, когда уже было некуда деваться, хотя я отчетливо дал понять, что не желаю никого видеть.

– Ха-х… Ясно.

Мадс не верит ни на йоту. Прищуренные глаза сверкают, на щеках выступил румянец. Он выглядит свежим, бодрым, энергичным и здоровым, так что, сидя с ним рядом, ощущаю себя усталым, вымученным и старым. В полупрозрачной матовой поверхности потушенных Экранов мы словно две гротескные противоположности. На моей шее и щеках красные следы от подушки, вокруг глаз припухлости, остальное лицо осунулось, похудело и приобрело зеленовато-пепельный оттенок, волосы сбились в сальные сосульки, руки плетями висят на несуразных, костлявых плечах. И, точно шутка, в дополнении к этому из-под грязной футболки выпирают контуры наметившегося животика.

Мадс тоже смотрит в отражение. И молчит, давая мне шанс самостоятельно оценить степень собственной деградации.

– Ну, для пары дней неплохо выглядишь.

Он кивает. И я знаю, в словах нет смысла, это чистый сарказм. Он нарочно злит меня.

– А Экраны что вырубил?

Машет рукой в сторону трех прямоугольных полотен.

– Спать… мешают?

– Да.

Стараюсь выглядеть невозмутимым. Но внутри, в том море аморфной, кажется, лишенной любого проявления каких-либо острых эмоций, инертной, вязкой, тоскливой безразличности начинает просыпаться вулкан. Мне не нравится, что Мадс явился без приглашения и изводит меня. И хотя я понимаю, именно моего гнева он в конце концов и добивается, я не могу сдержаться. Меня бесит, что он даже не удосужившись узнать причину, смеется надо мной. Потешается, будто у меня нет права на грусть и апатию, будто я не должен валяться в одиночестве неделю на собственном диване, будто только он один способен переживать, размышлять и рефлексировать о своей жизни, а для других – это либо показное притворство, либо преступление. Будто…

– Юрген.

Я смотрю прямо перед собой на Экран и искренне удивляюсь, отчего из моих ушей еще не валит белый пар.

– Послушай, я переживаю…

Он пристально наблюдает за мной сквозь призму тонких панелей. Глаза прищурены, руки на коленях. Он вроде бы расслаблен, но на самом деле совсем нет.

– У вас с Мартой что-то случилось?

Так вот он что думает! Ха-ха.

– Нет.