Мгновенная смерть

Камилла оставила мяч — прикасаться к которому, по правде говоря, брезговала — на попечение домоправителя — священника средней руки в соборе Святого Петра, который отзывался на имя Пандольфо Пуччи и был первым римским работодателем Микеланджело Меризи да Караваджо. Он заказывал ему пейзажи со святыми, а потом продавал деревенским церквям. Ни одна из этих работ не сохранилась.

Етитская встреча двух миров

Как я уже, возможно, упоминал, Эрнану Кортесу все было велико, даже его собственная судьба. Так же вышло и с плащом, преподнесенным ему, среди прочих более драгоценных даров, посланцами Моктесумы в месте, которое он несколько дней спустя назвал Богатым Городом Святого Истинного Креста, а ныне оно известно как село Антигуа в устье реки Уицильпапан.

К пятисотлетней годовщине открытия Америки правительство Испании заказало копию «Санта-Марии», каравеллы, с которой один из братьев Пинсон[102] впервые углядел берега Санто-Доминго. Я видел это судно в Веракрусе и потом еще раз в Балтиморе, где оно по каким-то причинам простояло несколько лет на туристическом пирсе между подводной лодкой времен Второй мировой войны и величественным трехмачтовым британским галеоном.

Если вкратце, каравелла Колумба представляла собой кособокую парусную посудинку, и непонятно, как туда вмещался целый экипаж первооткрывателей, пусть даже сидящих на диете из воды с гнидами, тухлого пива и размокших соленых галет. Челнок, скорлупка, облезлая птаха. Бригантины, на которых Кортес прошел вдоль мексиканского побережья от Юкатана до Веракруса прежде, чем отважился присоединить эти края к Испанской империи, были и того меньше. Высоты трюма едва хватало, чтобы разместить в нем стоящую лошадь. Такой кораблик мог подниматься вверх по реке, а если его привязывали к дереву, оставался на месте.

Капитан и его конкистадоры не успели проспаться, когда явились гонцы Моктесумы, следовавшие за ними по суше от самого Табаско. Кортес определенно не был готов к дипломатическим переговорам. «Пусть проваливают», — сказал он солдату, трясшему его гамак. «У них золото, — ответил солдат по имени Альваро де Кампос, — много золота». — «Тогда иду, — оживился Кортес, — разбуди Агилара». Он сел в гамаке и спустил ноги на дощатый пол каюты. За спиной у него замаячило — колтун в волосах, кожа слегка посинела от напора капитанского тела — личико юной Малиналли Тенепатль, принцессы Пайналы и придворной касика[103] Потончана, искусной в грязных, но упоительных делах. «Поработаешь языком», — приказал Кортес. Полиглотка Малиналли уже понимала простые команды на испанском и уточнила на чонталь: «С тобой или с господином?» Но, увидев, что Кортес одевается, а Альваро де Кампос не раздевается, поняла, что на сей раз от нее требуют услуг переводчицы.

Капитан облачился в полный доспех и приказал, чтобы, помимо Малиналли и Агилара, толмачей, его сопровождали пятнадцать конных с одиннадцати бригантин, составлявших экспедицию. Остальные пусть ждут на борту дальнейших распоряжений. Все должны одеться, как когда шли покорять Семпоалу[104]: в нагрудники, нарукавники, наколенники, шлемы и плюмажи, несмотря на удушливую сухую жару, обычную для середины весны в Веракрусе. Кортес выудил из сундука жемчужное ожерелье, привезенное с Кубы на случай обмена подарками, подбросил в ладони, поразмыслил и добавил зеленые стеклянные четки с крошечным медным крестиком грубой работы. Сунул в суму и спустился в трюм, чтобы лично отвязать коня.

Они брели по дну реки, по яйца в воде. Одной рукой каждый держал под уздцы коня, а второй сжимал канат, с помощью которого корабль пришвартовался к берегу. Если бы канат был помокрее, или перчатка у Кортеса поновее, или он отвлекся бы, чтобы убить москита за ухом, его жизнь, подхваченная течением, закончилась бы где-нибудь в Мексиканском заливе, а Испания закончилась бы в Сантьяго-де-Куба. Но ничего такого не произошло. Первооткрыватели в хлюпающих и раздувшихся от воды костюмах вылезли на берег и поприветствовали посланцев Моктесумы как умели — то есть как их, захудалых идальгито из каменных испан-ских селений, научили в детстве. Один — по имени Рикардо де лос Рейес, не имевший, несмотря на пышную фамилию, ни малейшего отношения к знати, — даже уселся на камень и принялся выливать воду из сапог. Посланцы зашушукались. Если бы слово, которым они его называли, сохранилось в словарях, то значилось бы там с отметкой «историзм, этимология восходит к экспедиции Кортеса».

Кортес сел на коня, конкистадоры последовали его примеру, и все гурьбой отправились к месту встречи, предоставленному местным касиком, очевидцем переговоров между эмиссарами двух самых жестоких правителей своего времени.