«Мягкая сила» в мировой политике

Тем самым повышаются степень оценочной достоверности международно-политической аналитики и эффективность экспертных заключений, на основе которых вырабатываются практические рекомендации для принятия конкретных креативно-перспективных решений, к чему призывает Дж. Най.

И коль скоро эффективность умной “мягкой силы” напрямую зависит от грамотного аналитического обеспечения, то было бы ошибочно принижать или минимизировать его роль, выполнение которой по определению базируется на том, что Най называет контекстуальным интеллектом.

Но не важнее ли сегодня стратегическое видение перспектив мирового развития, формирование глобализированного сознания, без которого контекстуальный интеллект вряд ли может быть продуктивным? Хотя, оговоримся, чтобы избежать упрощений в столь серьезном вопросе, надо, конечно же, учитывать высказанную О. П. Ивановым точку зрения, согласно которой “опасно переносить особенности своей стратегической культуры на противоположную сторону и смотреть на нее через призму своей стратегической культуры”[103].

Между тем некоторые исследователи выстраивают свою авторскую концепцию на основе некоей “разумной силы”, разграничивая ее с “умной”, “мягкой” и “жесткой” силой, и характеризуют последние как “стратегии более низкого порядка”. Специфическая трактовка этих понятий (отнюдь не в том смысле, который вкладывает в них Дж. Най) позволяет произвольно рассматривать “умную силу” главным образом на концептуальном, декларативном уровне, а в практической политике определять ее как “хитрую, ловкую, манипулятивную силу”. При этом признается, что в целом на уровне международной политики ведущих государств реализация стратегии “разумной силы” как целостного феномена современной реальной политики затруднена, поскольку “глобальная политика в настоящее время преимущественно продолжает характеризоваться ситуативным использованием государствами подходов и возможностей, характерных для несинтетических стратегий”[104] (курсив мой. – М. Н.).

Характеризуя компоненты стратегического мышления, без которого нет и быть не может “умной силы”, директор Института Европы РАН Ал. Громыко вычленяет в нем три основных способности: способность к осознанию главных трендов современности, понимание регионального и глобального контекста, то есть внешней среды; способность к выявлению главных вызовов и угроз, выстраивание их в порядке приоритетности; способность к выработке механизмов реагирования на наиболее сильные внешний раздражители[105].

Отсюда – важность системного мышления, опирающегося на стратегический интеллект, априорно предполагающий интеллект контекстуальный в качестве его естественной, более того, обязательной составной части. Системный подход и есть та ось, которая органично соединяет два типа анализа – контекстуальный и стратегический.

Много десятилетий назад наши ученые, несмотря на жесткую, цензурированно-давящую идеологизацию общественных наук, требующую четко линейных, монохромных оценочных определений, обосновали в качестве базового научно-экспертного принципа системный подход, выпадавший из классово-партийной логики анализа общественных явлений. Его методологическая и практико-политическая значимость в том, что “предмет представляется не только обладающим многими свойствами, но и внутренне многокачествен, поскольку воплощает в себе черты различных и разнородных систем действительного мира. Изменение многих свойств предмета оказывается зависимым не только от него самого, но и от тех систем, элементом которых он является”[106].

Выработке долгосрочной внешнеполитической линии предшествуют анализ, оценка, прогнозное моделирование и планирование. Отсюда особый тип мышления, определяемый учеными как “стратегический, предполагающий концептуальное, системно-ориентированное мышление, которое приводит к открытию новых воображаемых организационных стратегий”[107]. Поэтому не противоречит ли Най сам себе, когда пишет, что контекстуальный интеллект сегодня требует нового синтеза “либерального реализма”, который видит одновременно ситуацию на всех трех досках (речь идет о его сравнении с “трехуровневой игрой в шахматы”. – М. Н.)? Не говоря уже о том, что он прямо признает, что все-таки в трехуровневой игре игрок, сосредотачивающий внимание только на одной доске, в конечном счете должен неизбежно потерпеть поражение[108]. И тем более, что Най настаивает на том, что “стратегия умной силы должна принимать во внимание длительную эволюцию мирового порядка”[109].