Мякин

Нуда отошёл от стола, лёг на матрас и замолчал, повернулся на спину и, словно в ожидании чего-то нового, неизвестного, сложил руки на груди. Мусьё, наоборот, сел, положил руки на стол, как это делают первоклашки в школе, и замер в готовности выслушать новые слова небритого. Тот открыл глаза, не торопясь осмотрел компанию и повторил:

— Ерунда всё это. — Затем закрыл глаза и добавил: — И цели — ерунда, и мы все — ерунда. А вот Профессор не ерунда, лысый глаз, он вернуться хочет.

Небритый неожиданно повернулся к Мусьё и тихо спросил:

— Вот ты, Мусьё, вернуться хочешь?

Мусьё качнул головой и сразу спросил:

— Куда?

— Куда, куда, лысый глаз! — проворчал небритый. — Туда, куда надо.

Мусьё пожал плечами, уставился глазами в потолок подвала и произнёс:

— Я хочу, чтобы тепло и всего полно.

Небритый хмуро усмехнулся, взглянул на остатки батона и ответил:

— Вот видите, наш Мусьё хочет в Африку и на банан, чтоб тепло и всё было!

— И я так хочу, — оживился Нуда. — А что у нас — то холод, то слякоть… Правда, я бананы не очень — мне лучше колбасы да хлебушка.

— Вот видишь, Мяк, кроме твоего напарника, никто не хочет, лысый глаз, вернуться. — Небритый ещё раз оглядел подвал и почти крикнул: — Ау, желающие вернуться, поднимите руки, лысый глаз! Нет желающих, — прохрипел небритый и объявил: — Все, кто здесь, — ерунда, и внимания никто не стоит, лысый глаз: и я, и Мусьё с Нудой, и ты, Мяк. Все ерунда, лысый глаз, как пыль и слякоть одна.

— Я не слякоть, — обиженно возразил Нуда. Он потянулся на матрасе и объяснил: — Я слякоть не люблю. Я что-нибудь другое, но не слякоть. Вот, может быть, Мусьё слякоть — он там по барахолке шляется, там и сырость бывает, а у меня на базе сухо.

Мусьё повернулся в сторону Нуды и недовольно ответил:

— У меня товар разный, а у тебя одна жрачка!

— Молчать! — просипел небритый. — Какая разница, кто есть кто, лысый глаз! Ерунда — она разная: то пыль, то слякоть. Не всё ли вам равно, лысый глаз? А ты, Мяк, что молчишь? Тоже вернуться хочешь?

Мяк встал из-за стола, прошёлся вдоль трубы, потрогал тёплую, шершавую поверхность и ответил:

— У него, наверное, есть дом, а у наших его нет.

Небритый хмуро посмотрел на Мяка, прищурившись, попытался улыбнуться, но улыбка не получилась.

— Это правда: у нас нет дома. У нас есть либертория. Правильно я говорю, Мяк?

— Вы всегда говорите правильно, — ответил Мяк и закрыл глаза. Он вспомнил что-то давнее: как шёл в школу с цветком в горшочке. Это было начало учёбы в сентябре. Он пытался вспомнить, какой это был класс.

«Наверное, не первый», — подумал Мяк.

Первую поделку в школе он сделал классе в четвёртом, а может быть, и в пятом. Все мальчишки в школьной мастерской изготавливали железные совочки. Железо резал и гнул он самостоятельно, а учитель помог ему приладить к совку ручку. Мать, увидев сие произведение сына, обрадовалась: «Ай да мастер мой, золотые ручки!» Этот совочек долго стоял за печкой, а потом было потом…

Мяк вспоминал школьные годы, и вдруг совсем неожиданно жирные, красивые утки поплыли вдоль берега озера. Он шёл за ними и любовался, показывал всем, какие они симпатичные.

Поднимаясь по песчаной косе к обрывистому берегу, заметил, что там, наверху, стоит Воня, машет руками и что-то кричит ему. Он слышал только: «Мякушка, Мякушка». Он поднимается выше и видит, что это совсем не Воня, а его мать. Она обнимает его, гладит по голове, приговаривая: «Ай да мастер мой, золотые ручки!»

— Мяк, Мяк, лысый глаз, не спи, тебе на вокзал пора! — слышит он и открывает глаза.

Фонарь еле-еле освещает пространство у стола. Батона на столе уже нет — на его месте стоит помятая алюминиевая кружка. Небритый осторожно берёт её в руки и мелкими глотками отпивает из неё горячую воду.

— Проснулся, лысый глаз! Спишь — не разбудить. Тебе Профессора пора проверить — твой же напарник, лысый глаз.

— Мой, — спросонья отвечает Мяк и встаёт из-за стола.

На улице просыпался поздний рассвет. Звёзды потускнели. Где-то за полуразрушенной стеной кочегарки небо светлело, и на его фоне, как обелиск, торчала кирпичная труба. Мяк несколько секунд раздумывал, стоит ли ему зайти к Воне, но эту мысль он быстро погасил, поёжился от утреннего морозца и уверенно зашагал к вокзалу.

Пришелец уже был на месте.

— Я от неё удрал, — заикаясь, произнёс он и стыдливо потупил глаза.

— Совсем? — спросил Мяк.

— Навсегда, — ответил пришелец.

Мяк тяжко выдохнул и снова спросил:

— Зачем?

Пришелец задумался, почесал затылок, по инерции поправил мятый воротник плаща и, заикаясь, начал отвечать.

— Она с… — Он застрял на втором слове, помотал головой и, собравшись с силами, произнёс: — Совсем плохая.

Мяк в знак согласия кивнул, произнёс что-то вроде «Ага» и предложил:

— Тогда будете жить в подвале.

— Будет тепло? — спросил пришелец.

— Только зимой, — ответил Мяк.

— Странно, — удивился пришелец. — Почему так?

Мяк уже в который раз внимательно рассмотрел одежонку напарника и, в очередной раз убедившись, что она не для зимы, ответил:

— Климат у нас такой.