Мятежная королева

Кива отпустила руку Тильды, чтобы вытереть щеки. Она не знала, почему так часто последнее время слышит голос отца, почему так часто вспоминает о нем. Эти воспоминания приносили одновременно и боль, и утешение, словно папа все еще был рядом, напоминая, что она не одна.

– Вот так, – чересчур жизнерадостно закончила Кива и поднялась на ноги, – познакомились мои мама с папой. – Она взглянула на больную женщину. – Где бы ты сейчас ни находилась, надеюсь, ты меня слышала. Надеюсь, тебе снится их история и их любовь, и надеюсь, ты вспомнишь, почему надо бороться с одолевающей тебя болезнью. Но не забывай о самом главном: у тебя есть люди, которые любят тебя и хотят, чтобы ты проснулась. Люди, которых ты тоже любишь. И если ты не можешь проснуться ради себя самой, проснись хотя бы ради них. – Кива наклонилась и прошептала ей на ухо: – Борись, Тильда. Ты сильнее этой болезни. И скоро за тобой придут.

Выпрямившись, Кива вернулась к лабораторному столу, чтобы убрать беспорядок после них с Мотом, напоить крыс эликсиром и начать морально готовиться к завтра. История ее отца сделала свое дело: успокоила душу Кивы. И слова, которые она сказала Тильде, не в меньшей степени предназначались ей самой.

Даже если мятежники не успеют освободить их до Ордалии, Кива будет бороться, потому что есть люди, которым она нужна. Есть люди за стенами Залиндова, которых она намерена вновь увидеть.

Ее семья ждет ее. Придет за ней. Кива знала это, как собственное имя. Наступит день, и они снова будут вместе.

И до этого дня она не позволит своей истории окончиться.

Глава девятнадцатая

Поделившись с Тильдой историей отца, Кива вышла в сад с лекарственными растениями. Здесь она всегда словно бы чувствовала, что отец рядом. Олиша с Нергалом рано заступили на смену и присматривали за Тильдой, так что, если вдруг что-нибудь случится, они мигом позовут Киву. Но она почему-то была уверена, что больше у Тильды подобных приступов не будет. По крайней мере, в ближайшее время.

Проходя по гравийной тропинке, Кива провела пальцами по пустотраву, тянувшемуся выше ее головы и закрывавшему бо́льшую часть тропинки впереди. Строго говоря, длинные зеленые побеги считались сорняком, однако жидкость в их стеблях облегчала ушную боль. А еще Киве нравилось, что пустотрав скрывал ее от чужих глаз, и она будто оказывалась в маленьком раю, раскинувшемся посреди тюрьмы только для нее одной.

«Давай это место будет нашим, мышонок, – говорил ей отец. – Можем приходить сюда, когда захочется от всего сбежать. Это место будет нашим с тобой убежищем».

Голос отца захлестнул Киву, и она опустила веки, ведя рукой по траве. Она распахнула глаза, только когда подошла к повороту: тропинка огибала сад по кругу. Справа от Кивы лежали клумбы с ноготками, календулами, лавандой, маком, а также снегоцветами и сумаслицей. Напротив росли ягоды, следом бобовые, затем целебные травы, за ними – крапива… и так далее. Сад был разделен на несколько частей по видам растений и их лечебным свойствам. Самые опасные образцы росли на дальнем конце закольцованной тропинки, в собственной клумбе, которая не позволяла им разрастаться на соседние участки.

Оглядевшись, Кива вернулась мыслями в тот день, когда впервые оказалась в саду. Садилось солнце, отец вел ее за руку по тропинке.

– Это будет наш с тобой секрет, – подмигнул он ей. – Пока я тюремный лекарь, можешь тайком приходить сюда, когда тебе захочется.

– А как же надзиратели, папа?

– Давай будем считать, что это такая игра, – отвечал Фаран. – Как прятки, в которые ты играла с Зули, Тором и… – он затих, не смея назвать имя Керрина. Он никогда не называл его по имени.

Кива сглотнула ком в горле.

Ее отец, тюремный лекарь.

Даже неудивительно, что его назначили на эту должность сразу, как только привезли в Залиндов. В первый же день он стал помощником главного лекаря – озлобленной женщины по имени Фесса. У Фарана имелось куда больше опыта, но Фесса годами работала в лазарете и отказывалась прислушиваться к Фарану, а уж тем более учиться у него или уступать свою должность.

Кива давным-давно не вспоминала Фессу. Она опустилась на колени, чтобы выдернуть из клумбы с родиолой чертополник, мешающий той расти, и вспомнила первые дни в тюрьме, полные страха и грусти, среди которых, впрочем, бывали и светлые моменты – например, когда отец впервые привел ее в этот сад.