Мятежная кровь (СИ)

Был тут и лорд-управитель. Он стоял позади Кристофа и следил, чтобы весь церемониал был исполнен тщательно и неуклонно. Церемониалом распоряжались лорд-магистр и лорд-повар, которые стояли неподалеку.

Кроме них, у Кристофа было еще четыреста восемьдесят пять вампиров прислуги, но, разумеется, не все они находились в обеденном зале,- и четверть их количества не прислуживала за этими обедами. Рафаэль даже не подозревал, что они существуют.

Так вот, эти самые торжественные трапезы жестоко угнетали юношу, смущали и приводили в уныние; в Эльфланде аристократы, имеющие несметные богатства, жили значительно скромнее, и обеды, как правило, проходили в обстановке уюта и дружеского общения.

Прислуга исполняла лишь то, что могло унизить королевское достоинство, например, ухаживали за лошадьми, готовили, держали дворцы в чистоте и порядке, но уж никак не завязывали своим господам салфетки и не одевали их по утрам, как каких-то калек.

На первых порах Рафаэль с трудом переносил эти пышные обеды и очень нервничал, когда, просыпаясь, обнаруживал в своих покоях около тридцати вампиров прислуги. Страдал он и на грозных церемониальных слушаньях, когда они с Кристофом сидели на высоких богатых стульях, украшенных золотыми подлокотниками, где король в союзе с Высшим Советом принимал различные государственные решения, устанавливал новые законы, а также встречал и выслушивал послов из других королевств.

Постепенно Рафаэль начал привыкать к новому образу жизни, но с чем он не мог смириться, и что являлось его самым безжалостным страданием – это холодное, равнодушное, отчужденное отношение Кристофа.

Все эти царские мероприятия, по сути, ничего не значили для эльфа; он принимал их с легкостью и королевским хладнокровием, но видеть изо дня в день безразличное суровое лицо своего мужа было для него нестерпимо.

Кристоф никогда не разговаривал с ним. Будь это прием в тронном зале, или встреча с послами из другого королевства, король хранил мстительное молчание и даже не смотрел в сторону Рафаэля.

В его отношении явственно различалась холодная ненависть и жестокое презрение. Юноша, разумеется, не смел заговаривать с ним, но только ему было известно, какую острую непереносимую боль причиняла ему эта отчужденность.

Кристоф откровенно презирал его, это чувствовалось и на царских слушаньях. Согласно традициям, супруг монарха имел полное право участвовать в дискуссиях и смело высказывать свое мнение. Рафаэль же присутствовал в тронном зале исключительно ради присутствия.

Осмелься он вставить хоть слово, Кристоф неминуемо пришел бы в ярость. Впрочем, надо заметить, юноша и не испытывал большого желания вступать в полемику с Высшим Советом.

Кристоф был невероятно умен и проницателен, Рафаэль горячо восхищался им, видя, как уверенно и мудро он принимает решения, и как ловко ставит на место придворных лордов, которым хватало решимости оспаривать его мнение.

Кажется, аристократы замечали, что король несправедливо относится к Рафаэлю, но никто, естественно, не указывал ему на это, а сам Кристоф моментально утвердил свою власть в Тамире, и уже спустя недолгое время желающие идти против него перевелись.

Высшие лорды быстро усвоили: если король сказал так, значит, будет так, и неважно, сколько разумных доводов они приведут, желая изменить его решение,- Кристоф не уступит.

Впрочем, вскоре стало очевидно, что все его поступки основаны на остром уме и смертельном коварстве, и даже если в первое время его тактика не находила понимания, то по истечении определенного периода изумленным советникам оставалось лишь поражаться его мудрости и рассудительности.

Рафаэль, видя его щедрость и благородное величие, еще острее проникался к нему трепетным восхищением и от того еще труднее ему было претерпевать беспощадное равнодушие Кристофа.

После того ужасного происшествия король не приходил в царские покои, и юноша с отчаянием предполагал, что тот, вероятнее всего, проводит ночи не один.

Как ни странно, его предположения были неверны,- Кристоф, будучи вампиром, спал всего несколько часов в месяц, а ночи проводил за сложными военными книгами, таким образом, пополняя запасы своего коварного ума.

Он не развлекался с другими омегами, потому что с появлением в его жизни Рафаэля плотские утехи как-то сразу утратили для него былую прелесть. Он и сам не мог понять своего равнодушия, но, тем не менее, книги привлекали его куда больше, нежели хрупкие чувственные тела омег. Однако Рафаэль не знал этого, а потому мучительные предположения о постоянных изменах терзали его ум и приводили в полное отчаяние.

Однако, утопая в мглистом омуте страха и отчаяния, он всегда имел душевную отраду. И эта отрада – Эллен.

Вечно смеющаяся сестренка Кристофа крепко сдружилась с Рафаэлем, привязавшись к нему всем своим нежным сердечком. Когда она приходила к нему, юноша моментально отпускал гнетущую тревогу и наслаждался ее смехом, задорными идеями и трогательно-серьезным личиком.