Мятежная весна

Тут кто-то схватил его сзади, сильная рука сдавила горло.

– С чего ты решил, что пелсийское отребье может вот так на нас нападать, не будучи истреблено подчистую? – Голос и рука принадлежали стражнику, здоровяку с нечистым дыханием. – Ты хорошо подумал, смутьян?

Йонас ударил через плечо, но стражник перехватил его руку – и вывернул так, что громко хрустнула кость. Йонас взревел от боли и на миг отвлекся.

Этого хватило.

Стражник нанес удар, погрузив свой меч Йонасу прямо в сердце.

Потом он выдернул клинок и толкнул Йонаса вперед. Тот споткнулся и упал на холодную землю всего в нескольких футах от Эрона. Он еще мог видеть, но перед глазами все плыло. Стражник казался ему темной глыбой, подсвеченной ярким сиянием утра.

Тот вытер окровавленные руки.

– Ты правда думал, будто ваша горстка дикарей что-то против нас сможет? Ладно, пойду еще кого-нибудь на хлеб намажу для завтрака…

И здоровяк, смеясь, вышел наружу.

В груди Йонаса раскаленным стержнем ворочалась невыносимая боль. Его кровь вместе с жизнью вытекала на земляной пол. Алый поток разливался, смешиваясь с кровью Эрона.

– Брайон… – прохрипел Йонас.

Он еле говорил, глаза жгло. В памяти вдруг всплыло, как они с Брайоном детьми носились по винограднику, срывая сладкие полновесные гроздья, а рассерженный отец Йонаса гонял их оттуда. В отличие от сына, он принимал свою судьбу без борьбы, неизменно следуя правилам, установленным вождем Базилием, даже когда эти самые установления оставляли его семью без еды.

А вот Томас, тот смеялся, глядя на их шалости, потому что всегда был бунтарем. Он не признавал правил, кроме тех, что сам для себя устанавливал. Вот появляется Фелиция, его сестра-командирша, она просто стоит, уперев руки в боки, покачивает головой и твердит Йонасу: будешь неслухом – дождешься беды. Фелиция – она сильная. Достаточно сильная, чтобы прожить и без него. Такой же была их мать, пока не угасла от изнурительной болезни. Йонас даже слышал когда-то, что сестру Клео унесла сходная хворь.

«Я ей этого не рассказал, – промелькнуло в мыслях. – А надо было…»

Образ золотоволосой принцессы проплыл перед его умственным взором. Вот они с ней в том гроте, вот он целует ее, целует так, словно иного выбора не осталось, растерявшись под напором сложного чувства к девушке, которую он когда-то презирал, ненавидел, мечтал убить. Оказывается, даже самая ледяная ненависть может перерасти во что-то теплое и живое, если только ей дадут время. Так уродливая гусеница перевоплощается в прекрасную бабочку…

А вот Лисандра, она улыбается, озаренная утренним солнцем, и он впервые замечает ее красоту, и она для него – словно удар под дых. Как сверкали ее карие глаза, когда она злилась! Как она спорила с ним – он считал, она совала ему палки в колеса. Хорошо все-таки, что он ее принял в отряд. Она не просто отличный боец, она умна, решительна и отважна, она умела воспламенить его, бросив всего-то несколько слов.

Теперь он умрет, глядя в остекленевшие глаза Эрона Лагариса. Сколько долгих месяцев он вынашивал эту месть. Он ничего другого не желал так сильно, как возможности воздать Эрону по заслугам. И вот перед ним была пустая оболочка, оставшаяся от ненавистного и дрянного юнца.

Оказывается, смерть ничего не решает. Это просто конец всему.

Вот конец настал и для него.

Угасающее зрение подметило, как в шатре стало светлее. Кто-то вошел… Йонас еще дышал, но так слабо, что лишь самый искусный целитель не посчитал бы его за мертвого.

Кто-то опустился подле него на колени. Теплая рука коснулась лба, потом – губ. Раздвинула их… Он был не в состоянии воспротивиться, не мог ничего сказать, даже моргнуть…

Ему что-то вложили в рот. Нечто вроде маленьких камешков.

Попав на язык, они неожиданно нагрелись и стали двумя раскаленными угольками. Расплавились и растеклись, точно лава, обжигая язык. Потом жидкий огонь пролился в горло.

Йонас судорожно выгнулся на земле. Жар проник ему в живот и стал распространяться оттуда по всему телу. Какая мука! Кому вздумалось пытать его в последние мгновения жизни?

Крепкая рука уперлась ему в грудь, прижимая к земле, помогая преодолеть судороги.

А потом, словно солнце, уходящее за горизонт, боль стала спадать, оставшись тлеть лишь в глубине тела. Дыхание участилось. Сердце отчаянно колотилось…

Его сердце? Да как такое возможно?

Его проткнул меч… И все равно оно билось – часто и сильно, но вполне ровно. Йонас чувствовал это биение. Туман перед глазами мало-помалу стал расступаться, и Йонас смог наконец разглядеть своего мучителя.

Волосы девушки сияли платиной. Они были даже светлей, чем у Клео. Кожа отливала солнечным золотом, глаза, чуть темнее волос, мерцали старым серебром. Она куталась в тканую шпалеру, сдернутую со стены. Больше никакой одежды на ней не было.

– Никакого зла не хватает! – сердито проговорила она. – Подставился и дал себя убить! Глаза б мои не глядели…

У него было совсем сухо во рту.

– Я умер, – сказал он. – Вот, значит, какова дорога в царство тьмы?

Девушка раздраженно вздохнула: