Я неловко шагаю в центр зала. Тобиас уходит оттуда. Мы сталкиваемся друг с другом, он берет мою руку и сжимает пальцы. Потом передо мной вырастает Найлз. Я протираю шею антисептической салфеткой, но, когда он вытягивает руку со шприцем, я отодвигаюсь.
— Лучше я сама это сделаю, — говорю я, протягивая руку. Я больше никогда и никому не позволю ничего мне вколоть, после того как Эрик вколол мне сыворотку для симуляции, поведшей лихачей на войну. Сразу после последнего испытания. Я не могу сменить содержимое шприца, но по крайней мере я сама стану инструментом саморазрушения.
— Ты знаешь, как это делать? — спрашивает он, приподнимая кустистые брови.
— Да.
Найлз отдает мне шприц. Я ставлю иглу к вене на шее, втыкаю и вдавливаю поршень. Едва чувствую укол. Слишком много во мне сейчас адреналина.
Кто-то подносит мусорную корзину, и я выкидываю шприц. Эффект сыворотки я чувствую сразу. Кровь становится будто свинцовая. Я едва не падаю, идя к стулу. Найлзу приходится схватить меня за руку и вести.
Спустя несколько секунд мой мозг умолкает.
— Как твое имя? — приказывает он.
Как только он спрашивает, ответ сам выскакивает изо рта.
— Беатрис Прайор.
— Но ты называешь себя Трис.
— Да.
— Как зовут твоих родителей, Трис?
— Эндрю и Натали Прайор.
— Ты тоже сменила фракцию, так ведь?
— Да, — отвечаю я. Мысль отзывается в глубине моего сознания.
— Ты перешла из Альтруизма? И выбрала Лихачество?
— Да, — отвечаю я, но теперь жестче. Хотя не понимаю почему.
— Почему ты сменила фракцию?
Этот вопрос сложнее, но я знаю ответ.
Я напрягаюсь, как когда-то делала усилия, когда знала ответ на вопрос в тесте, но не могла вспомнить. Тогда я закрывала глаза и представляла себе страницу тетради, где был написан ответ. Пару секунд я борюсь с собой, но не могу вспомнить.
— Я была плоха для Альтруизма, — говорю я. — И я хотела быть свободна. Поэтому выбрала Лихачество.
— Почему ты была плоха для Альтруизма?
— Я была эгоистична, — отвечаю я.
— Ты
— Конечно, я и осталась. Моя мать говорила, что эгоизм свойствен всем, — говорю я. — Но среди лихачей я стала менее эгоистична. Я узнала, что есть люди, ради которых я готова сражаться. Даже готова умереть.
Мой ответ удивляет меня. Почему? Я сжимаю губы. Потому, что это — чистая правда. Если я сказала так сейчас, значит — правда.
Эта мысль дает мне недостающее звено в цепи рассуждений. Я здесь на испытании, на детекторе лжи. По моей шее скатывается капля пота.
Тест на детекторе лжи. Мне надо постоянно напоминать себе о сыворотке правды. Иначе можно совершенно заплутать в честности.
— Трис, ты можешь рассказать нам, что произошло в день нападения?
— Я проснулась, — говорю я. — Все были под воздействием симуляции. Поэтому я прикидывалась, пока не нашла Тобиаса.
— Что случилось, когда тебя разлучили с Тобиасом?
— Джанин пыталась убить меня, но моя мама спасла меня. Она перешла из Лихачества, поэтому знала, как обращаться с оружием.
Мое тело, кажется, становится еще тяжелее. Но уже не холодно. Что-то бурлит в груди, что-то, что хуже, чем печаль или сожаления.
Я знаю, что будет дальше. Моя мама погибла, а потом я убила Уилла. Застрелила его.
— Она отвлекла на себя солдат-лихачей, и я смогла убежать. Они убили ее, — говорю я.
— Я продолжала бежать, — продолжаю я. — И…
— Нашла отца и брата, — говорю я напряженно. — Мы начали планировать, как прекратить симуляцию.
Край подлокотника врезается в ладонь. Я ухитрилась скрыть часть правды. Но такое считается обманом, естественно.
Я преодолела сыворотку. На мгновение я победила ее.
Мне надо бы радоваться, но я чувствую, как вес содеянного раздавливает меня.
— Мы проникли на территорию Лихачества, я и мой отец пошли вверх, на пост управления. Он отбил нападение солдат-лихачей, но это стоило ему жизни, — говорю я. — Я пробралась на пост управления, и там был Тобиас.