Мятежная

— Нет. Правдолюбы решили оказать ему медицинскую помощь, — мрачнеет Юрайя. — Что-то там насчет уважительного обращения с пленными. Кан уже допрашивает его лично. Нас туда не пустили. Чтобы не создавать беспорядка и все такое.

Я хмыкаю.

— Ага. По-любому, никто ничего не понял, — он опирается на раковину, стоя рядом со мной. — Зачем вламываться через главный вход и стрелять этими штуковинами, чтобы нас просто вырубило? Почему бы им не убить нас сразу?

— Не знаю, — отвечаю я. — Единственное, что могу предположить — им надо было выяснить, кто из нас — дивергенты, а кто — нет. Но это не может быть единственной причиной.

— Но почему они сделали это сейчас? В смысле сначала они попытались создать армию, с помощью контроля сознания, но теперь? Не вижу смысла.

Прижимая бумажное полотенце к руке, я хмурюсь. Он прав. У Джанин уже есть армия. Зачем уничтожать дивергентов?

— Джанин не хочет просто всех убить, — медленно объясняю я. — Она считает, что это нелогично. Если не будет фракций, общество перестанет функционировать. В каждой фракции людей учат выполнять определенные задачи. Она хочет всех контролировать.

Я смотрю в зеркало на свое отражение. На челюсти отек, на коже отметины от ногтей. Некрасиво.

— Видимо, она планирует очередную симуляцию, — продолжаю я. — Такую, как и раньше, но ей нужна гарантия того, что человек либо подчинится, либо будет мертв.

— Но ведь симуляция продолжается определенное время, — рассуждает Юрайя. — Она бесполезна, если ты не собираешься достичь определенной цели прямо сейчас.

— Правильно, — вздыхаю я. — И я не знаю.

Я беру в руку иглу.

— И что это такое? Если очередной укол для симуляции, он одноразовый. Зачем же стрелять такими штуками во всех? Просто чтобы мы потеряли сознание? Никакой логики.

— Не понимаю, Трис, но сейчас нам надо что-то делать в огромном здании, переполненном перепуганными людьми. Пошли, сделаем тебе перевязку.

Он замолкает.

— Не сделаешь одолжения? — спрашивает он после паузы.

— Какое?

— Не говори никому, что я дивергент.

Он прикусывает губу.

— Шона — моя подруга, и я не хочу, чтобы она начала бояться меня.

— Конечно, — с трудом улыбаясь, отвечаю я. — Оставлю при себе.

Я не сплю всю ночь, вытаскивая иглы из людей. Через пару часов я перестаю тратить время на любезности и просто дергаю изо всех сил.

Узнаю, что мальчика-правдолюба, которого Эрик застрелил в упор, звали Бобби. Сам Эрик в стабильном состоянии, и из сотен людей в «Супермаркете Безжалостности» лишь порядка восьмидесяти избежали укола. Из них семьдесят лихачей, в том числе — Кристина. Я гадаю, что же это за иглы, сыворотка симуляции и все остальное, пытаясь думать на манер наших врагов.

Утром, закончив работу по вытаскиваю игл, я бреду в кафетерий, потирая глаза руками. Джек Кан объявил, что в полдень будет собрание, так что, возможно, после еды мне удастся нормально вздремнуть.

Ко мне подбегает Калеб. Осторожно обнимает меня. Я вздыхаю с облегчением. Я уже думала, что помощь брата мне никогда не понадобится, но, видимо, такого не случится. Я на мгновение расслабляюсь, и тут вижу за плечом Калеба — Тобиаса.

— Ты в порядке? — брат оглядывает меня. — У тебя подбородок опух…

— Ничего особенного, — отвечаю я. — Просто отек.

— Я слышал, они нашли несколько дивергентов и принялись их расстреливать. Слава богу, тебя там не было.

— На самом деле, меня тоже нашли. Но убили только одного, — тру переносицу, чтобы избавиться от головной боли. — Но я в порядке. Когда ты сюда пришел?

— Минут десять назад. Вместе с Маркусом, — объясняет он. — Как единственный наш законный представитель, он счел своим долгом находиться здесь. Мы узнали о нападении час назад. Один из бесфракционников увидел, как лихачи вломились в здание, но эти новости дошли не сразу.

— Маркус жив? — удивляюсь я. Мы не видели его гибели, когда бежали из района Товарищества, но я думала, что он точно мертв. А теперь я, наверное, разочарована, поскольку ненавижу Маркуса за его обращение с Тобиасом? Или чувствую облегчение, поскольку последний из лидеров Альтруизма еще жив? А можно ли чувствовать и то и другое одновременно?

— Он и Питер сбежали и вернулись в город, — отвечает Калеб.

Я вовсе не чувствую облегчения от того, что жив Питер.

— И где он сейчас?

— Там, где можно было ожидать.

— У эрудитов, — констатирую я, качая головой. — Что за…

Мне в голову не приходит ругательства, достаточного, чтобы охарактеризовать его. Видимо, пора расширять словарный запас.

Калеб вздрагивает, но затем кивает и касается моего плеча.

— Ты не голодна? Принести чего-нибудь?

— Да, будь добр, — я растрогана. — Я сейчас отойду ненадолго, хорошо? Мне надо поговорить с Тобиасом.

— О’кей, — Калеб уходит, сжав мне напоследок руку. Он направляется к стойкам кафетерия, тянущимся, кажется, на сотни метров. Мы с Тобиасом стоим в паре метров друг от друга и молчим.

Он медленно подходит.

— Ты в порядке? — спрашивает он.

— Меня стошнит, если я еще раз так скажу, — отвечаю я. — Пулю в голову не получила, значит, отлично.