Мятежница

— Вы разбиваете мне сердце, маленькая кари. Я уж было подумал, что небезразличен вам, и вы хотите подольше оставаться со мной.

— Не дождетесь! — зашипела Лив. — Знали бы вы, как я ненавижу вас, этот лагерь, — она обвела глазами палатку, — и всех мятежников на свете.

— О, это вы успели мне продемонстрировать здесь не одну тысячу раз, — отозвался Ханлей. — Я взвешивал ту пользу, что принесет мне ваш обмен, и тот вред, что вы причинили в лагере, пока здесь находились, и пришел к выводу, что не особо выиграл в данной ситуации.

У Оливии вытянулось лицо. Такой дерзости ей никто еще не говорил. Что такого в том, что она не обучена готовить еду и держать иголку в руках?

— А вы что хотели? — вскинулась она. — Пленили меня, похитили, заставили вместе с остальными женщинами штопать ваши обноски и при этом ждете, что я буду прыгать от радости? Да я в гробу видала вас и этих оборванцев, что готовы разбивать свои чертовы головы за воображаемые идеи!

Выпалив все это как на духу, девушка с вызовом посмотрела на своего визави. Ханлей больше не улыбался. Он глядел на нее холодным глубоким взглядом, и Оливии показалось, что в глазах его читалось разочарование. А ей плевать! И ей совсем не стыдно за свои слова…даже ни чуточку…

— Что ж, — мрачно ответил мужчина, и от его тона, наверное, мог и ад замерзнуть. — Радуйтесь, маленькая кари. Скоро ваши беды закончатся. А со своей стороны приношу свои глубочайшие извинения, что здесь, в условиях военного лагеря, вам оказали недостаточно соответствующий прием, достойный такой кари, как вы. Что бальная зала была слишком мала, светские приемы — чересчур скучны, а угощения — не так изысканы.

Лицо девушки покрылось пятнами стыда. Но она все еще не хотела признавать того, что повела себя некрасиво и сказала совсем не то, что думала.

— Не смейте называть меня "маленькой кари"! — с отчаянием в голосе бросилась она в атаку, обнажив так хорошо построенную защиту. — Я давно выросла и изменилась!

Ханлей окинул ее долгим томным взглядом с головы до пят, обдавшим Оливию жаром.

— Внешне — да, — согласился он. — Из когда-то очаровательной куколки вы превратились в совершенную бабочку, чьей красоте могла бы позавидовать богиня.

Девушка вспыхнула, сраженная его комплементом. Но не успела она насладиться его льстивыми речами, как Леланд нанес тяжелый удар:

— А внутри остались все тем же капризным ребенком. Маленьким, испорченным и обидчивым, привыкшим, что весь мир крутится вокруг его эго.

Оливия стояла как громом пораженная, не зная, куда бежать от горьких слов и его все понимающего взгляда. А самое главное, на кого затаить обиду: на него или себя?

Интенсивно захлопав глазами, чтобы не разревется прямо здесь перед ее палачом, Оливия стелой выбежала из палатки.

Аманда, улыбаясь, удобно расположилась на мягком бархатном кресле лимонного цвета. Впервые за столько времени она сидела в уютной красивой комнате с сиреневыми шторами, стенами, выкрашенными голубой краской, и меблированной изысканным столиком на резных ножках, бархатным диванчиком, дубовым комодом и резным сундуком. Солнце заливало комнату светом, от камина исходило приятное тепло, а из фарфоровых чашечек на столе с коричневым напитком шел сладкий аромат.

В последнее время жизнь Аманды вернулась в прежнее русло. Больше никаких погонь и преследований, кровоточащих ран и охладевших трупов, голодного желудка и грязной одежды, жесткой постели и бессонных ночей. Теперь на завтрак она имела свежеиспеченные булочки с корицей, на обед — жареного цыпленка и свежий салат, а на ужин — яичную запеканку. А каждый вечер ее ждала горячая ванна и душистое мыло.

Некогда старческая подагра, мучившая долгие годы одну почтенную кари Лиффорда и золотые руки Джерома Маккормика сделали Аманде большое одолжение. Теперь она жила в самом центре столицы на улице Сыра в двухэтажном кирпичном особняке в гостях у Чарити Элвуд. Эта пожилая женщина с доброй улыбкой и живым, незамыленным взглядом, имела кроткий нрав, миниатюрное сложение и гостеприимный характер. Когда Аманда приехала к ней с просьбой от брата в письменной форме приютить его сестру на некоторое время, Чарити приняла ее с распростертыми объятиями.

Она была ярой сасенаркой. По крайней мере, так седовласая женщина заявляла на каждом углу в городе: при походе в булочную, на прогулке в парке, при разговоре со случайными знакомыми. Но что-то Аманде подсказывало, что вряд ли Джером отправил бы кузину к ней, если кари Элвуд так ненавидела мятежников.

Женщина казалась немного рассеянной и забывчивой, часто заговаривалась и путалась в мыслях, особенно на людях, зато была весьма добродушной и дружелюбной. О прошлом Аманды ничего не спрашивала, да и, вообще, не задавала никаких вопросов и если и догадывалась о беременности девушки, то вида не подавала.