Мятежный Петербург. Сто лет бунтов, восстаний и революций в городском фольклоре

Александр Фёдорович Керенский на Невском проспекте

Сам Александр Фёдорович был о себе исключительно высокого мнения. На публике обычно появлялся с рукой, заложенной за обшлаг сюртука. По семейной легенде, этот наполеоновский жест появился у него после того, как, ежедневно здороваясь с тысячами людей, однажды он повредил кисть и решил использовать это «счастливое» обстоятельство в своих целях. А после того как в Петрограде родилась легенда, что председатель Временного правительства Александр Керенский заказал обеденный сервиз с монограммой «Александр IV», за ним надолго закрепилось это царское прозвище. Четвёртым в народе он числился после императора Александра III.

Одновременно в Петрограде распространились легенды о том, что, перебравшись в Зимний дворец, Керенский полюбил спать на кровати императрицы. Его прозвали «Мадам Керенский» или «Александра Фёдоровна». Помните, у беспощадного Владимира Маяковского в поэме «Хорошо!»:

Завтра, значит. Ну, несдобровать им!
Быть Керенскому биту и ободрану!
Уж мы подымем с царевой кровати
Эту Александру Фёдоровну.

Маяковский не был одинок в желании изменить гендерный статус Керенского. «Дедушка русской революции» Георгий Валентинович Плеханов окрестил его: «Сара Бернар из Царевококшайска», совместив в одной безжалостной метафоре ослепительную на тот момент политическую славу Александра Фёдоровича с его якобы провинциальным происхождением. До 1919 года Царевококшайском назывался город Йошкар-Ола. Что же касается сравнения Керенского с всемирно известной французской актрисой, то достаточно вспомнить, что о ней говорили восторженные критики, чтобы этот образ немедленно всплыл при одном упоминании об Александре Фёдоровиче: «Г-жа Сара Бернар как бы создана для изображения удручённого скорбью величия. Все её движения исполнены благородства и гармонии. Встанет ли она или сядет, пойдёт или повернётся, длинные складки её вышитого серебром платья ложатся вокруг неё с поэтической грацией».

Есть и другие довольно любопытные свидетельства о бытовавшем в народе женском прозвище Керенского. Вот только один пример. 22 октября 1917 года группа петроградских футуристов под руководством Велимира Хлебникова выпустила манифест, в котором фамилия председателя Временного правительства дана в женском роде: «Считать Временное Правительство временно несуществующим, а главнонасекомствующую А. Ф. Керенскую находящейся под строгим арестом».

На долгие годы сохранилась легенда, сделавшая Керенского в глазах победившего пролетариата жалким трусом, предателем, в самый ответственный момент покинувшим своих товарищей. Суть легенды сводилась к тому, что вместо незамедлительного принятия решительных мер по спасению страны от большевиков Керенский покинул Петроград, переодевшись в женское платье. Или, как утверждает современный детский школьный фольклор, убегая из Петрограда, «Керенский превратился в женщину».

Сбежал в униформе женской
Буржуйский холуй Керенский.

Частушки на эту пикантную тему распространялись в Петрограде с бешеной скоростью:

В последних числах октября
Скандал невиданный случился.
С постели бывшего царя
Керенский кубарем скатился.

Чего только не говорили о председателе Временного правительства среди дезертировавших с фронта солдат и полуграмотных мужиков, поверивших обещаниям ленинских комиссаров! О нём сочиняли пословицы: «Керенский плут, моряков впрягал в хомут, в Питере бывал, на полу спал, как бы не упал», придумывали прозвища, самыми мягкими из которых было «Херенский» и «Главноуговаривающий», распевали частушки:

Я на бочке сижу,
А под бочкой виноград.
Николай пропил Россию,
А Керенский — Петроград.

Женщин 1-го Петроградского батальона, в октябре 1917 года посланных по распоряжению Временного правительства на защиту Зимнего дворца, прозвали «Суки Керенского», а самого Керенского с тех пор называли «Мадам Керенский». Появилась даже легенда, что накануне своего бегства он, под охраной Женского батальона, с лопатой в руках что-то закапывал вблизи Александровской колонны. Уж не клад ли?

Легенда о бегстве Керенского пережила его самого, умершего в эмиграции в 1970 году. На самом деле, как пишет сам Александр Фёдорович, он всего лишь «решил прорваться через все большевистские заставы и лично встретить» подходившие, как ему казалось, верные Временному правительству войска. И далее: «Вся привычная внешность моих ежедневных выездов была соблюдена до мелочей. Сел я, как всегда, на своё место — на правой стороне заднего сиденья в своём полувоенном костюме, к которому так привыкло население и войска».