Мятные Конфеты / Боевые Шрамы (СИ)

Руки Гермионы дрожат, когда она достаёт чистый лист пергамента и перо, пытаясь что-то придумать. Что угодно. Какой-нибудь гениальный способ доказать, что Пэнси сделала то, что сделала, по уважительной причине. Ей даже не нужно это доказывать, нужно просто иметь возможность утверждать это. Ей нужно—

— Гермиона?

Она подскакивает, и перо выпадает из её дрожащей руки.

Гарри стоит у подножия лестницы, держа в руках Карту Мародёров; его волосы в беспорядке.

— Прости, эм… — говорит он, — иногда я смотрю на неё, чтобы уснуть. Я видел, как ты ходила туда-сюда, а потом ты, ну — ты как-то остановилась и замерла, и я немного забес—

— Я в порядке, Гарри, — тихо проговаривает она, взглянув на него — по-настоящему взглянув на него за, кажется, ужасно долгое время. Он похудел. Ещё сильнее, чем перед войной. И он кажется уставшим. И она задумывается о том, как ему, наверное, тяжело каждый день улыбаться.

— А — да, верно. Хорошо. — он отворачивается. Поднимается на несколько ступеней. Какой-то внутренний инстинкт предупреждает её о том, что это в каком-то смысле последний шанс.

— Мне страшно, — в отчаянии выдавливает она.

Он замирает. Часы над камином оглушительно тикают.

— Мне… — она сглатывает ком в горле. — мне страшно, и я очень одинока.

Кажется, он молчит целую вечность, и всё это время Гермиона чувствует, как она краснеет — как слёзы скапливаются в уголках её глаз — потому что она знает, что звучит глупо, смехотворно и жалко и —

— Знаешь, это у тебя никогда не получалось, — говорит Гарри, пока ещё не поворачиваясь.

Она смахивает первую слезу, которая скатывается по её щеке, шмыгает носом.

— Что? — она уверена, что не хочет знать ответ.

— Просить о помощи.

Мышца на её лбу судорожно дёргается. Она смотрит на спину Гарри, пока он не поворачивается, самую малость, и не ловит её взгляд одним глазом.

Снова долгое молчание.

Затем он изгибает бровь, и она понимает, что он ждёт её. Даёт ей возможность — этот последний шанс. Он…он предлагает.

Помощь.

И она понимает, хотя осознавать это чертовски тяжело, что он прав. Она никогда не просила. Никогда не знала, как.

Часы отсчитывают ещё тридцать секунд, и Гарри снова отворачивается. Поднимается ещё на одну ступеньку—

— Помоги, — слабо шепчет она. Прочищает горло. — П-помоги…помоги мне, — ещё две слезы оставляют влажные следы на её щеках. — Пожалуйста.

Снова наступает тишина.

Но затем Гарри поворачивается к ней лицом, и на его губах играет слабая улыбка.

— У неё были Домашние Эльфы?

— Не знаю. Может быть. Наверное. Но к ним бы точно не относились хорошо. Они не выступят в её защиту, — к этому моменту Гермиона уже буквально кверх ногами. Она лежит, перекинув ноги через подлокотник дивана, её кудри подметают ковёр; она смотрит в потолок. Отчаянно надеется, что смена положения поможет ей что-нибудь придумать.

Что кровь, устремившаяся ей в мозг, сможет выбить из него какую-то идею.

Гарри склонился над стопкой записей, которые они сделали за последние несколько часов; первые солнечные лучи просачиваются в комнату, словно угрожая.

Сначала они потеряли какое-то время, обсуждая все “почему”. Но это было необходимо, потому что ей нужно было, чтобы Гарри понял. Он это заслужил.

Не значит, что она отлично с этим справилась.

— Она, ну, ужасная…

— Я знаю.

— И она смеялась над твоими зубами—

— Я знаю.

— И над твоими волосами—

— Я знаю, я просто — я вижу в ней что-то большее, Гарри. Я — я рассуждаю логически, и поэтому я думаю об обстоятельствах, а когда ты думаешь об обстоятельствах, ты — ты просто…ну, становится проще это понять. Мир, в котором она выросла.

— А когда ты оставалась в Слизерин? — он немного поморщился, говоря это. — тогда она хорошо к тебе относилась?

— Нет.

Гарри открыл рот. Она явно его удивила.

— Но она позволила мне остаться.

На этом они остановились. Гарри оставил её в покое. Больше не спрашивал ничего насчёт “почему”, позволяя им переключиться на ещё более сложное “как?”

Четыре долгих часа они пытались найти в Пэнси Паркинсон что-то, что смогло бы заставить её выглядеть достойно.

За четыре долгих часа они ни к чему не пришли.

Она пытается скрыть свою панику, это можно засчитать за третью причину, по которой она лежит кверх ногами. У Гарри от усталости покраснели глаза.

— Хорошо, хорошо, — он неожиданно поднимается на ноги, немного повышает голос. Хлопает в ладоши. — хорошо. Новый план. Можешь ещё раз дать мне её дневник?

Гермиона протягивает руку и сталкивает тетрадь персикового цвета к его ногам. Снова запрокидывает голову. Пэнси не только наколдовала слова “ТУПАЯ ХУЙНЯ” на её обложке, но и наложила на неё охранное заклинание, так что все, кто открывают её, видят только пустые страницы.

Потому что, конечно, её должно быть настолько сложно защитить.

— Ты не сможешь их снять, я уже пыталась, — говорит она, наконец переходя в сидячее положение и чувствуя сильнейшее головокружение.

Гарри опускает палочку и вздыхает.

— Я понимаю, что ей нужна приватность, но мне кажется, что это слишком.

Гермиона утягивает подушку и утыкается в неё лицом.

— Ну да, немного, — бормочет она. — наверное, она не хотела, чтобы Тео это прочёл.

— Кто?