Мятные Конфеты / Боевые Шрамы (СИ)

— В этих ебучих маггловских джинсах, со своими безумными волосами и потрясающим маленьким ртом. Блять, я ненавидел то, что это постоянно была ты. Я лежал, блять, прямо здесь, — он хлопает по матрасу, и её пульс подскакивает, — и так старался представить Пэнси в одной из её ужасно коротких юбок, или тот раз, когда я увидел, как Джонсон переодевается после квиддича, и я просто… — он замолкает, сжимая зубы, и делает рукой пару непристойных движений вверх-вниз, чтобы не называть это. Затем он вдруг переводит взгляд на неё. Это ощущается как удар хлыстом. — но каждый ёбаный раз мой мозг просто — просто, блять, взрывался, и сначала это была Пэнси, которую я прижимал к стене, а потом — эти ёбаные глаза. — он указывает на неё. Обвиняет. — эти ёбаные волосы. Эти руки. — он тянется к ней и дёргает за одну, заставляя её охнуть, прежде чем снова отпустить. — сначала это Пэнси, а потом я на коленях перед тобой, и я пробую твою пизду — хотя, клянусь, я никогда бы не подумал, что ты на вкус такая, ёбаный ад — и ты просто, блять, ослепляла меня.

Это как записи в его дневнике. Непрерывный яростный поток сознания, который он, кажется, не может остановить.

— Я должен был находить тебя отталкивающей. Я должен был относиться к тебе как к насекомому, но вот, блять, пожалуйста, я выжимал себя, блять, насухо каждую ночь, мечтая узнать, каково быть внутри тебя. Думая о том, знал ли Уизли, каково это — от этих мыслей хотелось, блять, блевать. И, что ещё хуже, я всё ещё, блять, ненавидел тебя. Я думал, что схожу с ума, потому что каждый раз, когда я смотрел на тебя — на твои ёбаные бёдра и эти нелепые ёбаные брови — я как-то умудрялся одновременно представить, как ты стонешь подо мной и как выбиваешь мне зубы. Потому что я не знал тебя. Я думал, что знаю о тебе, блять, всё, но несмотря на твою грязную кровь, меня почему-то тянуло к тебе.

Её щёки влажные от слёз. Она не замечает этого.

— А теперь посмотри на меня, — он раскидывает руки в стороны и невесело усмехается. — теперь я знаю тебя и я абсолютно, блять, безнадёжен. Теперь мне не мешают спать ни миссии, ни оценки, ни мой ёбаный отец — мне мешаешь спать ты. Мысли о том, что будет с тобой, если я снова где-то проебусь. О том, что, может, я проёбываюсь прямо сейчас. Ты — ты сидишь здесь после того, как пробралась в мою голову, под мою ёбаную кожу — залезла туда — и ты хочешь услышать, что я думаю? Хочешь, чтобы я сказал, что ты симпатичная? Настолько, блять, красивая, что мне хочется выколоть свои ёбаные глаза? Это ты хочешь услышать? После того, как ты вырвала это ёбаное сердце у меня из груди и просто… — он сжимает руку в кулак. — …просто, блять, сжала так сильно, что оно чуть не лопнуло? После того, как я умолял тебя не вставать между мной и любыми последствиями, которые я блять, заслужил? После того, как я сказал тебе, что не могу позволить ещё хоть одной ёбаной вещи давить на мою совесть? После всей этой ёбаной боли, через которую я прошёл из-за тебя, ты хочешь услышать, что я думаю?

Он тяжело дышит, его руки сжимаются в кулаки. И она торопливо смахивает слёзы со своих щёк, хотя и знает, что он уже увидел их.

Сначала они просто ничего не делают. Сначала кажется, что тут ничего нельзя сделать.

Но ничего — это не вариант.

— Боли? — глупо спрашивает она, нарушая тишину.

— Да, — выдыхает он. — боли.

Ей нужно сделать это сейчас — прежде чем она позволит себе осознать, что именно она только что услышала, и окончательно сломаться.

Поэтому она смаргивает последние слёзы и собирает всю свою храбрость, подбирается достаточно близко к нему, чтобы устроить ладони на его бёдрах, скрытых под простынью.

— Хорошо, — говорит она и начинает стягивать её с его талии.

— Что ты делаешь? — вся его недавняя злость растворилась, и теперь он просто звучит обеспокоенно.

— Скажешь, если будет больно.

Его рука стискивает её запястье, прежде чем она успевает окончательно стянуть простыню с его бёдер. Когда она поднимает на него взгляд, смотрит вопросительно, то он кажется ей неожиданно молодым. Мальчишкой. Испуганным и неуверенным.

Она мягко изгибает бровь, не озвучивает свой вопрос.

И он шумно выдыхает.

— Ты можешь — ты можешь винить меня в том, что я думал, что ты укусишь меня?

Эта колющая боль в её груди разрастается, и её рука немного дрожит, когда она накрывает ею его ладонь.

— Нет, — говорит она, подсовывая пальцы под его руку, заставляя его расслабиться и отпустить её запястье. — но я не буду.

Его пальцы задерживаются на её коже. У него уходит какое-то время на то, чтобы окончательно отпустить её, и когда он делает это, она сразу стягивает простыни до конца. Прежде чем кто-то из них успевает передумать.

И хотя иногда ей кажется, что они уже были близки во всех возможных смыслах, это другое. Она никогда не получала такой контроль, и до ужаса очевидно, насколько это пугает его.

Он всё ещё твёрдый. Его кожа такая же нежная, как раньше, когда она решалась потрогать его, но судя по тому, как он втягивает воздух сквозь стиснутые зубы, когда она обхватывает его, они оба на новой территории.