Мятные Конфеты / Боевые Шрамы (СИ)

Они говорят о других вещах, пока одеваются, и какое-то время Гермиона испытывает облегчение благодаря тому, что проблема, кажется, решилась без особых усилий с её стороны. Но они уже на полпути к двери комнаты девушек, собираются отправиться на завтрак, когда Джинни бесцеремонно заявляет:

— Знаешь… мы всегда можем использовать Омут памяти.

Гермиона останавливается на первой ступеньке лестницы.

— Что?

— С твоей памятью, — говорит Джинни. — чтобы мы смогли выяснить, кто это.

— О… я… — дерьмо. — я не особо думала о —

— ГЕРМИОНА! ДЖИННИ! — это Рон кричит с подножия лестницы, спасибо ему большое. — идём, мы пропустим завтрак!

И она хочет броситься в его объятия, она так благодарна. Но, пока они идут по коридорам, ей приходится напомнить себе о том, что она в безопасности только на какое-то время.

Джинни ещё вернётся к этому разговору.

Ей приходится повторить это снова за завтраком в Большом Зале, в этот раз с дюжиной нетерпеливо глядящих на неё гриффиндорцев.

Они тоже разочарованы, явно надеялись на сплетню получше.

Если бы они только знали, думает она. Это было бы лучшей сплетней в жизни большинства из них.

— Вот и всё, — она пожимает плечами. Некоторые из них сразу отворачиваются и начинают говорить о чём-то другом, и она выдыхает с облегчением.

Гарри улыбается ей.

— Молодец, Гермиона.

Значит, он тоже. По крайней мере, ей сочувствуют.

Рон — единственный, кто находит для неё какую-то колкость, и, наверное, она ожидала этого.

— Тебе стоит быть осторожнее, — говорит он, жуя варёную картошку и как бы демонстративно не глядя на неё. — кто-то мог воспользоваться этим.

— Рон! — Джинни хлопает его по руке.

Он, впрочем, не забирает это назад, и Гермиона не спорит с ним, как она сделала бы это в другой ситуации. Что угодно, чтобы закрыть эту тему.

Она напряжена, пока Дин не начинает разговор об их с Симусом последнем пранке над Пивзом — они как бы назначили себя новыми Фредом и Джорджем. Это хорошо. Хогвартс отчаянно нуждался в беззаботности.

Тем не менее, мысль о Фреде заставляет сжаться что-то у неё внутри.

Она уделяет всё свое внимание стоящей перед ней тарелке со шпинатом и яйцами, тянется за солью, отпивая из своей чашки немного тыквенного сока.

Чуть не давится им.

Малфой. Он стоит у входа в Большой Зал, и она потратила всё это время, готовясь ко встрече с друзьями и их вопросам, и у неё вообще не осталось времени на то, чтобы подготовиться к нему.

Её взгляд прилипает к нему, словно муха к сахару, она смотрит, как он идёт, спрятав руки в карманы брюк — она теперь знает, каково чувствовать эти руки на себе, хотя совершенно не планировала этого. Он садится с краю стола Слизерин, как обычно.

Он не смотрит на неё. Ни на кого не смотрит, на самом деле, просто подтягивает к себе одну из тарелок и снова достаёт эту смехотворно фиолетовую тетрадь.

И она понимает…

Словно молния, ударившая точно ей в голову, к ней внезапно приходит осознание того, что вне зависимости от того, сколько времени и сил она потратит на то, чтобы правда никогда не увидела свет, она — всего лишь половина уравнения.

Липкое ощущение беспомощности разливается у неё внутри.

Что если он расскажет кому-то? Что если он уже рассказал кому-то? Что если — что если он пишет об этом в своей чертовой фиолетовой тетради?

У неё внезапно совершенно пропадает аппетит. Она сообщает об этом друзьям, когда выходит из-за стола, чувствуя, что вот-вот упадёт.

Она должна что-то сделать.

Она должна.

Она не может просто сидеть и ждать, пока её мир развалится на кусочки.

Разглаживая свою юбку, она меняет направление так, что теперь она идёт по главному проходу к золотым дверям, заставляя себя проглатывать свою панику. Малфой примерно на полпути между ней и выходом, и у неё есть половина этого пространства, чтобы поймать его взгляд.

Она тормозит. Идёт расслабленно — изо всех сил старается не выглядеть странно. Шаркает ногами, чтобы произвести побольше шума.

Но только когда у неё остаётся около полуметра, он наконец поднимает взгляд.

И, глядя ему в глаза, она так поражается, что почти забывает, что она вообще делает. Его

веки полуопущены. Его взгляд тяжёлый. Острый. В нём — всё, но ничего из того, что она может понять, и по выражению его лица невозможно угадать его эмоции, как обычно.

Она колеблется. Нарушает свой осторожный ритм и останавливается, только на мгновение. И затем она собирает все свои силы и старается как можно незаметнее кивнуть в сторону выхода.

Малфой изгибает свою тёмно-русую бровь, и она кивает ещё раз, на всякий случай, прежде чем пройти мимо него к выходу из Большого Зала.

Её нервы напряжены, и, когда она оказывается вдали от воскресной толпы, она делает вдох, а затем три быстрых выдоха, словно рожающая женщина. Всё, что она осторожно планировала, свелось к нескольким потрясающим секундам паники, и всё потому что она не планировала его.

Чёрт её побери, почему она не подготовилась к нему? Любой логичный человек сделал бы это. И ей всегда нравилось считать себя логичной.

Чёрт.