Мятные Конфеты / Боевые Шрамы (СИ)

— А ты кто? Его отец? Какая тебе разница? — она делает пару лишних шагов, чтобы оторваться от него, но он быстро догоняет её. Она осознаёт, что должна беспокоиться из-за того, что он знает, даже если пока он, кажется, один такой. Ещё один рот, который нужно держать закрытым.

Внутри неё накапливается тихая злость на Малфоя. В следующий раз, когда она увидит его, она клянётся, она —

— Как я уже сказал, Грейнджер — я его Опорный. И я не хочу, чтобы ты больше ебала его голову. Я не знаю, что ты там делаешь, пытаешься заставить его довериться тебе или что, но покончи, блядь, с этим. Сейчас же.

Она тут же останавливается, так быстро, что Нотт чуть не спотыкается.

— Заставить его довериться мне? — она надеется, что у неё получается бросить на него злобный взгляд.

— Да, Грейнджер. Мне кажется, ты, блядь, пытаешься сделать именно это. Или это какой-то твой жалкий проект по реабилитации Пожирателей Смерти. В любом случае, я знаю, что ты выйдешь из этой ситуации героиней, а он в итоге окажется в Азкабане, если не хуже.

Речь Нотта удивляет её. Ей требуется пара секунд, чтобы сформулировать хоть какой-то ответ, и когда ей это удаётся, его получается выдать только очень раздражённо и немного заикаясь.

— Я — ты… о чём ты вообще? Азкабан? Чёртов поцелуй вряд ли приведёт человека в Азкабан.

Нотт хмурится, его взгляд темнеет.

— Это был не просто поцелуй, Грейнджер. Мы уже выяснили, что мы оба не идиоты.

Она фыркает. Старается притвориться равнодушной, хотя его слова заставляют её задуматься.

— Ты пьян, — говорит она. — Отоспись. И если ты так расстроен, почему бы тебе не поговорить об этом со своим сраным Опорным? Это он всё это устроил.

Она уходит вперёд, но он не следует за ней. Но он говорит ей вслед:

— О, Грейнджер, я с ним поговорил.

Это заставляет её остановиться.

— И он уже у тебя под каблуком.

Слова Нотта отдаются эхом у неё в голове, пока она пытается смыть со своего лица остатки этого кошмарного макияжа. Она оттирает его по-маггловски — не хочет пользоваться магией. Хочет занять чем-то руки и голову. Но это не работает.

Он уже у тебя под каблуком…

Нет, он, конечно, не мог говорить это серьёзно. Единственный человек, под каблуком у которого она может представить Малфоя, это его отец. Предположение о том, что она может оказывать на него подобное влияние… нет, это просто смешно.

Малфой оставил белые пятна на её верхней губе. Она яростно трёт их, пока её лицо не начинает зудеть.

Комнаты девушек и так остаются пусты слишком долго, поэтому когда она, наконец, слышит звук открывающейся двери, это не становится для неё неожиданностью, хотя густой страх и разливается по её венам.

— Гермиона?

Она слышит — это Джинни.

— Я здесь, — смиренно отвечает она, выключая воду.

Джинни появляется в дверном проёме, и на её лице нет осуждения, которое Гермиона ожидала увидеть. Зато есть беспокойство. Его заметно больше, чем обычно.

— Ты в порядке? — спрашивает она, теребя свою очаровательную рыжую косу.

Гермиона молча кивает. Она как будто оцепеневает. Рано или поздно они должны были поговорить об этом, и хотя она неделями репетировала этот разговор, она всё ещё не готова.

Очевидно, она не готова, потому что первое, что она выдаёт, это:

— Ты меня возненавидишь.

А потом она начинает плакать — громко, жалко всхлипывает, и слёзы текут по её щекам, а всё внутри сжимается от страха. Нет, она не оцепенела — но это гораздо хуже.

Но Джинни тут же оказывается рядом, обнимая её и прижимая её мокрое лицо к своему плечу.

— Чёрт, Гермиона, — говорит она, — я в жизни не слышала ничего глупее.

И, невесело усмехнувшись, Джинни уводит её из ванной в их комнату.

Она усаживает Гермиону на свои подушки и садится, скрестив ноги, в ногах кровати, задвинув занавеску. Она быстро наколдовывает “Оглохни”, откладывает свою палочку, а затем переводит взгляд своих огромных темно-карих глаз на Гермиону и ждёт.

Гермиона ничего не говорит.

— Хорошо, — говорит Джинни где-то через минуту. — ладно, кто он?

Гермиона издаёт какой-то отчаянный звук и прячет лицо в ладонях, оно всё ещё зудит, а теперь ещё и опухло из-за слёз.

— Это самый худший вопрос.

— Всё не может быть настолько плохо —

Гермиона так часто кивает, что это заставляет её замолкнуть.

— Гермиона, — уверенно проговаривает Джинни. — все будут только рады, что ты кого-то нашла. Я знаю, Рон может быть —

Теперь она яростно качает головой.

— Ты не права. Ты очень, очень ошибаешься.

— Ну, Рону придётся как-то смириться с этим.

— Дело не в Роне. Вы все… Поверь мне, пожалуйста. Поверь мне, — она звучит более невротично, чем когда-либо. И она немного покачивается взад-вперёд.

— Ладно, — Джинни поднимает руки в знак того, что она сдаётся. Она берёт свою палочку и быстро наколдовывает довольно внушительную чашку чая, которую затем протягивает Гермионе. — тогда мы начнём с более простых вопросов.

Гермиона делает небольшой глоток, чай слишком горячий.

— Как это началось? И когда?

Она говорит, держа чашку у своего рта, её дыхание смешивается с поднимающимся паром.