Сначала она задумывается о Гарри. Она действительно, действительно задумывается. Он её лучший друг. Она знает, что он не осудит её.
Но он слишком презирает Малфоя.
Она не хочет разбивать его сердце.
Ну — это действительно так, и мысль о том, чтобы описывать Гарри события этой ночи заставляет её чувствовать себя неловко.
Джинни… безопаснее. Спокойнее. Нейтральнее.
И вот она здесь, прячется в нише у Большого Зала, одетая в слизеринскую форму, снова вся в засосах, с бесполезной палочкой, ждёт её. Ещё на прошлой неделе такой сценарий показался бы ей бредовым.
Она смотрит, как Рон и Гарри идут на завтрак, и её нервы начинают бить тревогу. Её ладони начинают потеть. Джинни скоро должна показаться.
Пожалуйста.
Пожалуйста, пойми.
Пожалуйста.
Вид рыжих волос Джинни так пугает её, что она чуть не вываливается из ниши.
— Джинни! — шумно шепчет Гермиона, видя, как она идёт от лестницы.
Она поворачивается, её алые волосы развеваются, и на секунду она прищуривается.
— Джинни! — снова зовёт она, теперь немного громче, прячась в тени, когда Дин и Симус проходят мимо неё в Большой Зал. Джинни отходит в сторону, с любопытством следуя за звуком, пока не подходит достаточно близко, чтобы Гермиона смогла утянуть её в нишу.
— Что за —
— Это я, это я — Гермиона, — торопливо говорит она.
— Гермиона, что —
— Пойдём со мной, пожалуйста. Пожалуйста. Мне нужно с тобой поговорить.
К счастью, Джинни больше не задаёт вопросов, пока они не уходят достаточно далеко на улицу, и позволяет Гермионе решительно тащить её за собой.
— Гермиона, куда мы идём? — спрашивает она наконец, и Гермиона слышит в её голосе и другие вопросы, оставшиеся без ответа. Та, понятное дело, уже заметила, что она в слизеринской форме, и Джинни Уизли явно не идиотка. Она не уверена, что та уже увидела засосы, держась всё время за её спиной, но это в любом случае неизбежно.
Она не может спрятать их с помощью палочки. По крайней мере, не в ближайшие несколько часов.
— В Хогсмид, — отвечает она после долгой паузы. — мне нужно Сливочное пиво.
— Гермиона, сейчас девять утра. Тут холодно. У нас занятия.
— Мы не идём.
Это сразу заставляет её замолчать — и остаток пути она держит язык за зубами. Внутренне она устало вздыхает, потому что, конечно, единственный признак того, что у Гермионы Грейнджер действительно не всё в порядке — это то, что она отвлекается от учёбы.
Даже после чёртовой войны она навсегда осталась всезнайкой.
— Ты сжимаешь мою руку слишком сильно, — говорит Джинни.
— Прости.
Когда они проходят через деревню, практически пустую так рано утром, припорошённую снегом, Джинни накладывает на них обеих согревающие чары. И Гермиона обнаруживает, что когда она больше не может думать о холоде — думать о том, как она дрожит, её внимание возвращается к неописуемой боли между её ног.
Она думала, что это будет не так. Ей казалось, что это должно быть очень болезненно. Неприятно. Словно кто-то вторгся в её тело.
Но её мышцы чувствуют себя так, как всегда после того, как растягиваются впервые за долгое время. Это та приятная боль, которая как бы говорит тебе, что ты становишься сильнее.
Если она не придумала это всё.
Три Метлы практически пусты — только открылись, и мадам Розмерта делает недовольное лицо, увидев их. Осознаёт, кто они, и, порозовев, убегает вверх по лестнице.
Кажется, у героев войны есть определённые привилегии.
— Два Сливочных пива, пожалуйста, — говорит она пьяному бармену.
— О, нет, я и так… я не… — начинает Джинни, но Гермиона перебивает её.
— Два сливочных пива, — и она оборачивается на неё, когда он взмахивает своей палочкой и с ворчанием принимается за дело. — поверь мне, оно тебе понадобится.
— Объясни мне, что происходит, — просит Джинни, и теперь Гермиона видит, как её взгляд скользит вверх и вниз от её глаз к следам на шее и обратно. Её беспокойство очевидно.
Бармен неохотно сообщает им, что напитки готовы, и она, повернувшись обратно, протягивает ему несколько сиклей. Забрав тёплые бокалы, она ведёт Джинни к укромному месту в углу и двигает одну к ней.
— Объясни мне, — снова говорит Джинни.
— Сначала сделай пару глотков.
Она недоверчиво фыркает, но подносит бокал к губам, глядя на Гермиону, и пьёт, пока пива не становится меньше где-то на дюйм — пока Гермиона не кивает.
— Довольна?
— Да, — и Гермиона выпивает как минимум вдвое больше, прежде чем вытереть губы и прочистить горло. — ты должна поклясться, что никому не расскажешь. Даже Гарри.
Джинни выглядит обиженной.
— Так вот что ты обо мне думаешь?
— Нет, нет, — Гермиона сжимает свою переносицу. — Джин, ты знаешь, что нет. Я просто — мне нужно сказать это в любом случае, для… для себя. Просто чтобы знать, что я сказала это.
— Тогда ладно. Я никому не скажу. Расскажи мне, Гермиона, ты пугаешь меня. Ты в слизеринской форме, Мерлина ради. — она отставляет Сливочное пиво в сторону. Наклоняется ближе, смотрит мягко — снова ведёт себя с ней как с испуганным животным.
Гермиона больше не хочет, чтобы на неё так смотрели.
Она не какой-нибудь раненый олень.
Она выдаёт:
— Я никогда не встречалась с Захарией.
Джинни медленно моргает. Сжимает губы.