Мятные Конфеты / Боевые Шрамы (СИ)

— Думаю, я знала это, — говорит она после напряжённой паузы, — чувствовала это, наверное. Я имею в виду, мне не кажется, что он в твоём вкусе. Да?

Это на мгновение заставляет её отвлечься, и она задумывается о том, осознаёт ли Джинни, что Рон тоже не в её вкусе. Что вся эта сладость, и веселье, и тепло — это не её. Что в её вкусе теперь почему-то холод, и глубина, и совершенное отсутствие ощущения безопасности, и ослепительно платиновые волосы.

— Мне жаль, — проговаривает она наконец, возвращаясь к реальности. — Я не хотела врать тебе.

— Тогда зачем ты это сделала?

— Ты… я… — она пару секунд борется с собой. Делает ещё один отчаянный глоток Сливочного пива, тёплая сладость разливается в её животе. — мне казалось, что я должна была. Парвати была так уверена. Так уверена, что это был он, и ты — я видела, как ты почувствовала облегчение, когда услышала его имя. Я просто… — ещё один большой глоток. — это было лучше, чем правда.

На лице Джинни читаются самые различные эмоции, пока она думает об этом. Она приподнимает рыжую бровь.

— Теперь собираешься рассказать мне правду?

Она держит стакан у губ из соображений безопасности. Чтобы чувствовать себя комфортнее. Отпивает и говорит:

— Думаю, да, — она отводит взгляд от лица Джинни, вместо этого смотрит на тёмно-коричневый стол. Рассеянно рассматривает следы засохшего пива. — Пожалуйста, постарайся не возненавидеть меня. Я не знаю, что буду делать, если ты возненавидишь меня.

— Гермиона.

Тон Джинни заставляет её поднять взгляд.

— Я не возненавижу тебя.

Гермиона делает неуверенный вдох.

— Я клянусь.

Она заканчивает своё Сливочное пиво. Отодвигает стакан в сторону и сцепляет свои пальцы. Смотрит на кутикулу.

— Кто он? — спрашивает Джинни. —…Или она? — добавляет она после небольшой паузы.

Гермиона усмехается.

— Дело не в этом. Чёрт возьми, я бы хотела, чтобы дело было в этом.

— Расскажи мне.

Она не может заставить себя сказать это. Пытается, чувствуя, что давится этим.

Джинни пытается помочь ей.

— Это он сделал? — она указывает на россыпь засосов на её шее.

Гермиона кивает.

— Когда?

При мысли об этом у неё перехватывает дыхание.

— Вчера вечером. Или сегодня рано утром, — и она закрывает глаза, сжимает руки в кулаки, пока вся кровь, кажется, не уходит из них. — в больничном крыле.

Наступает оглушительная тишина.

Она решается взглянуть на Джинни, и та, кажется, в абсолютном замешательстве, её брови сдвинуты. Она задумчиво щурится.

— В больничном крыле… — повторяет она. А затем, резко, как вспыхивает спичка — как щёлкают пальцами, как один шар для бильярда с треском ударяется о другие — она осознаёт это.

Это очевидно, потому что в следующую секунду она хватает свой стакан и разом осушает его. Кашляет, когда ставит его на стол.

И она фиксирует мучительно нечитаемый взгляд на Гермионе.

— Малфой? — спрашивает она, но это больше похоже на утверждение.

Гермиона кусает нижнюю губу. Отпускает её.

— Малфой.

В следующую секунду Джинни выбирается из-за стола. Вскакивает на ноги.

Паника с безумной скоростью разрастается в груди Гермионы, и она тянется за ней.

— Нет — нет, пожалуйста. Подожди, Джин. Куда ты —

Она сжимает плечо Гермионы.

— Я возьму нам ещё выпить.

========== Часть 22 ==========

1 декабря, 1998

Джинни возвращается с двумя пинтами огневиски, и если это не объясняет, что она чувствует по этому поводу, то ничего не объяснит.

Они не завтракали, поэтому он быстро действует на них, и рассказывать правду становится гораздо проще.

Гермиона обнаруживает, что слова просто льются из неё, словно чернила из разбитой чернильницы.