— Я не всегда скучная, — бормочет она, лениво улыбаясь, когда он поднимает на неё острый взгляд. — это часть образа.
Он коротко фыркает, эмоция, напоминающая боль, на секунду вспыхивает в его глазах. В следующее мгновение он толкает её обратно на подушки.
— Двигайся, Грейнджер, — и он тянет за нижние края её джинс, пытаясь стянуть их с неё.
Она смеётся. Никогда бы не подумала, что сможет смеяться в подобной ситуации. Чувствовать себя настолько комфортно.
Но затем он расправляется с её джинсами, и всё сразу становится очень серьёзно.
Он кажется почти диким, когда оглядывает её розовое кружевное бельё, практически прозрачное. Выставляющее всё напоказ. Ей становится жарко.
Драко издаёт звук, который она не может точно описать, а потом цепляет её за бёдра и дёргает к себе. Она осознаёт, что ей не должно нравиться то, как он постоянно дёргает её, но ей нравится, ей нравится — и прямо сейчас ей некогда это анализировать, потому что он наклоняется к ней, намереваясь сделать то, что она совершенно точно не планировала.
— Малфой, подожди—
Он замирает, держа голову между её колен, сжимая пальцами её бедра — цокает языком.
— Я говорил тебе, что меня не так зовут.
И она благодарна за поднимающееся внутри раздражение — это успокаивает её.
— Я не буду называть тебя по имени, пока ты не будешь называть меня по имени.
Его голова задевает её бедро, и он раздражённо стонет.
— Столько ёбаных слогов…
— О, бедняжка.
— Гер-ми-о-на, — тянет он, и его голос отдаётся вибрацией по её коже. — серьёзно, оно безумно длинное.
— Да, ну, а в “Драко” есть этот совсем не классный твёрдый согласный. Очень утомительно произносить.
— Мы действительно сейчас спорим о фонетике?
— Ты начал — о, Господи!
Она подавляет вскрик, когда он ныряет вниз и накрывает губами кружево её белья. Её бедра вздрагивают, и по её позвоночнику проходится разряд электричества. Она сжимает пальцы в его волосах, отчаянно пытаясь оттянуть его назад, когда он проскальзывает по ткани неожиданно горячим, влажным языком.
— Хватит, хватит, — вздыхает она и тянет его за волосы так сильно, что это точно должно быть больно.
Он отстраняется, но только для того, чтобы запустить пальцы под кружево и совершенно стянуть с неё бельё, успевая нырнуть обратно между её ног, прежде чем ей удаётся свести их.
— Нет, подожди — нет, — нервно бормочет она, пихая его и извиваясь.
Он с силой дёргает её за бёдра. Разводит их так широко, что это больно — напрягает мышцы. Она вздыхает и цепляется взглядом за его черты, а он просто смотрит на неё, находясь в паре сантиметров от места, в котором совершенно точно не должно было оказаться ни одно мужское лицо.
— Гермиона? — говорит он, вскидывая брови, и впервые услышать, как он произносит её имя, оказывается достаточно — она замолкает.
Несколько секунд они напряжённо смотрят друг на друга.
— Да? — выдавливает из себя она. Почти пищит.
— Заткнись нахуй.
А потом его лицо снова оказывается между её ног, и его язык переходит в наступление, проходится по нервным окончаниям, о существовании которых она и не подозревала. Она откидывается на подушки, с её губ срывается тяжёлый стон, и всё, что она может, это беспомощно дёргаться, пока он целует её там с такой же страстью, с какой раньше целовал её губы.
Её разум предлагает ей выбрать из двух вариантов. Она может либо совершенно расслабиться и позволить своим мыслям превратиться в кашу, либо начать слишком яростно анализировать происходящее. Она решает, что первый вариант сделает её слишком уязвимой.
Так что она думает. Думает, думает и анализирует, пока Драко Малфой ласкает её языком.
Каждый раз, когда ночные разговоры в комнате девушек касались чего-то подобного, Парвати обычно поднимала тему орального секса.
Судя по тому, как об этом говорили опытные девушки, всё это состояло из махания языком, рисования алфавита и большой осторожности. Ромильда говорила, что кончить таким образом было довольно сложно, так как парни редко оказывали достаточное давление.
И теперь Гермиона думает, что они оказали ей плохую услугу, потому что она оказывается совершенно не готова к тому, как выглядит оральный секс в исполнении Драко Малфоя.
Он до невозможного раскованный.
Никаких мазков и кривых зигзагов языком, на которые она рассчитывала — он целует её широко, влажно, словно пытаясь достать последние капли из миски с мороженым, не ищет какие-то особые точки и не рисует буквы. Вместо этого он сосёт. Сосёт. Лижет, сосёт и плотно прижимается к ней губами, снова и снова, и, Господи, эти звуки.
Она абсолютно не готова. Её бёдра дрожат, дыхание сбивается, и она отчаянно ищет этот недостаток ощущений, о котором говорила Ромильда, но вместо этого находит неизменно растущую волну дрожащей энергии.