Midnight in Moscow

Я надеялся встретиться с заместителем министра иностранных дел Рябковым, одним из немногих высокопоставленных российских чиновников, которых я продолжал уважать после всего, что произошло за последние три года. Он был серьезным профессионалом с интересной личностью, но больше всего он был русским патриотом, с которым, как мне всегда казалось, можно было хотя бы вести рациональный разговор. Мы не часто сходились во мнениях, но я все же верил, что если бы нам с ним позволили свободно вести переговоры, мы смогли бы на основе взаимности разрешить визовую тупиковую ситуацию, которая так мешала посольству США в Москве. К сожалению, Рябков не был уполномочен вести со мной переговоры. В российской системе, которую контролировал Кремль, он должен был отвечать - неофициально, но полностью - перед ФСБ и СВР, ни одна из которых не согласилась бы на взаимность с Соединенными Штатами.

Я пожалел, что у меня не было возможности попрощаться с Рябковым перед отъездом из Москвы. После моего отъезда посольство вернуло мою дипломатическую картузку в МИД, символически прекратив мои отношения с Россией. Я покинул страну без надежды когда-либо вернуться, в любом качестве, официальном или личном, что было еще одним сожалением, учитывая мой пожизненный интерес к России и уважение к ее истории, культуре и народу. Однако это был вопрос, от меня не зависящий, - следствие решения Путина вторгнуться в Украину и начать разрушительную сухопутную войну на европейском континенте впервые за последние восемь десятилетий.

Хотя после 3 сентября меня уже не было в Москве, я продолжал исполнять обязанности посла до октября из Вашингтона и поддерживал связь со своими коллегами в посольстве в Москве. К сожалению, путинская война начала оказывать все большее влияние на работу посольства, что я заметил во время своего короткого возвращения в конце августа. Московские власти отремонтировали тротуар и небольшую полоску травы рядом с углом посольской стены напротив российского Белого дома и назвали ее площадью Донецкой народной республики, намереваясь спровоцировать Соединенные Штаты. В некоторых странах, включая Соединенные Штаты (хотя это не поощрялось и не санкционировалось Государственным департаментом), была распространена практика, когда государственные власти (в США это обычно были муниципальные власти, и часто с подачи конгресса) называли улицу перед посольством или консульством непопулярной или враждебной страны провокационным образом.

Нанесение оскорбительного названия на маленький участок на углу с посольством Москвы не вызвало у меня никакого беспокойства. На самом деле это был ответный шаг русских после того, как в 2018 году округ Колумбия назвал главную улицу у посольства России в Вашингтоне площадью Бориса Немцова в честь российского оппозиционного лидера, убитого в 2015 году. В 1980-х годах, во время холодной войны, эта же улица была названа площадью Андрея Сахарова, в честь знаменитого физика-ядерщика, ставшего правозащитником. Я был немного удивлен, что русские ждали так долго, прежде чем ответить добром на добро. Переименование в Москве никак не повлияло на нашу деятельность, так же как и переименование угла в Амбассадор Салливан, площадь болельщиков "Нью-Йорк Янкиз". Это было оскорбительно, но не имело никакого практического значения.

Однако я бы не стал облегчать жизнь россиянам. Весной городские власти предложили назвать угол у посольства площадью Защитников Донбасса. Это было до тех пор, пока я не выступил с публичным заявлением, в котором отметил, что Соединенные Штаты приветствовали бы площадь, посвященную храбрым украинцам, изгоняющим российских захватчиков с Донбасса. Заставить изменить название "площади" было не настоящим достижением, а лишь маленькой моральной победой, которая подняла настроение в посольстве и напомнила русским, что мы не являемся пассивными мишенями.

Мой инстинкт заключался в том, чтобы дать столько же, сколько я получил, будучи послом в России, но постараться сделать это умным и принципиальным способом и без излишней злобы. Российские лидеры уважали такое отношение. Что они не любили и не уважали, так это слабость, людей, которые не хотят или не могут грамотно защищать себя. Мой друг сенатор Дэн Салливан (Аляска) за много лет до этого охарактеризовал меня в сенатском комитете по международным отношениям как драчливого ирландца, что, как я тогда в шутку отметил, не всегда было блестящим качеством для дипломата. В России, как выяснилось, дипломатическая драчливость часто оказывалась весьма кстати.