Миф моногамии, семьи и мужчины: как рождалось мужское господство

Наши представления о прошлом определяются настоящим. Представим на миг, что мы – это ребёнок двух-трёх лет отроду. Разве есть у него какие-то основания, глядя на мир вокруг, думать, что раньше было иначе? Может ли он даже на секунду усомниться в этом? Конечно, нет. В его представлении всё и всегда было именно так.

Наши представления о прошлом так часто оказываются исковерканы настоящим, что назвать все примеры будет невозможно. Эрик Хобсбаум в книге с говорящим названием "Изобретение традиции" (Hobsbawm, Ranger, 1983) утверждал, что многие явления, которые мы считаем традиционными, на деле не уходят "корнями в прошлое", а возникли совсем недавно. Но стоит всего одному поколению вырасти в новых условиях, так оно автоматически склонно полагать, что "так было всегда", и это уже значительно определяет взгляды этого поколения на его собственное прошлое. Прошлое видится в свете настоящего – всегда и только так.

К примеру, образ материнства, сейчас воспринимаемый как нечто священное, как величайший долг каждой женщины, в действительности возник совершенно недавно – в 1930-е годы под влиянием идеологического прессинга Советского государства (Чернышева, 2017; Шадрина, 2017, с. 112–121). Это стало вынужденной мерой в условиях тотального сокращения рождаемости тех лет, когда женщину прямо стали призывать "рожать советских богатырей" на благо государства (Юшкова, с. 28) (ровно этот же процесс можно наблюдать и в современной России с её демографической «ямой», где к идеологической обработке оказалась активно привлечена и Церковь). Поскольку процесс создания "мифа материнства" сам по себе приносил слабо ощутимый эффект, то он логично в итоге сопровождался и законодательным запрещением абортов (1936–1955 гг.) (Дэвис, 2011, с. 67–68). То есть "святость материнства" была придумана идеологами государства и совсем недавно. Вероятно, этим и объясняется тот факт, что на Западе бездетная женщина не испытывает такого сильного давления со стороны окружения, как это происходит на постсоветском пространстве (Шадрина, 2017, с. 321–324).

До 1930-х материнство никогда не описывалось в таких возвышенных тонах. Антрополог С. Б. Адоньева прямо указывает, что в традиционных крестьянских представлениях ни о какой "святости материнства" и речи не было. Да, в досоветские времена бездетность рассматривалась как показатель неблагополучия семьи, даже возможной порчи, но у этих воззрений были свои, вполне материальные причины. "Плодовитость обеспечивала увеличение земельного надела семьи (надел в царской России выделялся на мужскую душу), а также возможность выделения семьи в отдельное хозяйство. Смерть младенцев переживалась как горе, но не как трагедия", пишет антрополог. "Беременность и акт рождения переживались как особое состояние. Скорее нечистое, чем «святое», как это устоялось в публичном советском дискурсе" (Адоньева, Олсон-Остерман, с. 101). Родившей женщине 40 дней запрещалось входить в церковь, с ней запрещалось есть, над ней предписывалось читать «очищающие» молитвы, как "над сосудом оскверньшимся" (Романов, 2013, с. 159). Полагание женщины осквернившейся путём рождения ребёнка в XI веке доводило до абсурда: у людей возникал вопрос – если после родов мать считается 40 дней «нечистой», то можно ли ребёнку сосать её грудь? О какой "святости материнства" можно говорить в таких условиях?

В досоветской России никаких наград многодетным семьям не давали, не существовало и никакого почётного звания «матери-героини» – всё это появляется только в советской России в 1944 году: орден «Мать-героиня» за рождение и воспитание от 10 детей, орден "Материнская слава" (I степени за 9 детей, II степени за 8 детей, III степени за 7 детей) и Медаль материнства (I степени за 6 детей, II степени за 5 детей). То есть все эти тезисы о «святости» и почётности материнства возникли лишь в условиях плохой демографической ситуации 30–40 годов прошлого века, тогда как "о святости, особой благодатности материнства как применительно к деторождению, так и применительно к воспитанию детей не упоминает ни один из известных мне источников русской традиционной культуры", пишет Адоньева. Что важно, мифология о "святости материнства" разрабатывалась и закреплялась не только в виде официальных постановлений и наград, но и "письменными и устными текстами, высоким искусством и искусством массовым".