Миф о 1648 годе: класс, геополитика и создание современных международных отношений

Как правило, привилегированные компании, созданные на основании королевского указа, мало интересовались реорганизацией рабочего процесса, поскольку это по необходимости требовало рискованных и долгосрочных вложений капитала, контролировать которые было довольно сложно. В самом деле, стимулы рыночного обмена могли бы сориентировать производство на обмен. Однако в условиях несвободного труда эти стимулы обычно приводили просто к усиленному использованию внеэкономического принуждения как инструмента в руках тех, кто контролировал труд, будь они феодалами, рабовладельцами или же купцами-мануфактурщиками, использующими надомные системы труда. Укрепление и даже введение докапиталистических отношений собственности в логике торговли можно наиболее наглядно представить благодаря американским плантациям, обрабатываемым рабами, внедрению «второго крепостничества» в восточной Европе в XV в., а также иным данническим отношениям [Wolf. 1982. Р. 101–125]^[175]. Это принуждение периферии к зависимости и неразвитости посредством несправедливых условий торговли является, естественно, главным оплотом системы зависимости вообще и теории миросистемного анализа. Но это не была капиталистическая торговля.

Например, логика надомного труда основывалась на политическом исключении ремесленников из торговых гильдий, которые монополизировали сырье, необходимое для ремесленной торговли, и фиксировали цены. Поэтому ремесленники не только были вынуждены работать исключительно на эти гильдии, они были обязаны также продавать им готовые товары. Поэтому купцы находились в таком положении, в котором они могли понижать производственные цены на экспортные товары.

Купцы также напрямую использовали политическую силу для регулирования заработных плат, рабочих часов и условий труда; законы против профессиональных объединений были направлены на разрушение или запрещение создания ремесленнических или мастеровых братств, целью которых было повышение цен или заработных плат. Поэтому в городах привилегированные группы бюргеров повышали свои прибыли, ухудшая экономические условия прямых производителей [Katz. 1989. Р. 100]^[176].

Показательным примером здесь выступает судьба некогда процветавшей венецианской ткацкой и генуэзской шелковой промышленности. Как только английская «новая мануфактура» начала в XVII в. продавать свою продукцию по ценам ниже итальянской, а итальянские купцы оказались неспособны защитить свои морские торговые монополии, итальянские производства не смогли ответить конкурентоспособными мерами, поскольку сами производители не были полностью подчинены капиталу. Итальянская система надомного производства по-прежнему регулировалась негибкими гильдиями [Brenner. 1993. Р. 33–39]. Поскольку конкуренция разворачивалась не между предпринимателями-капиталистами, а между агентами, занимавшимися присвоением на политически защищенных рынках, прибыль максимизировалась за счет интенсификации труда (снижения заработных плат, увеличения рабочего времени), а не за счет сокращения издержек. Снижение производственных издержек играло второстепенную роль по сравнению с защитой монопольных рынков и снижением затрат на рабочую силу – именно потому, что эти стратегии можно было контролировать политически. Это невнимание к производственной эффективности с полной силой обнаружило себя в спорах об общем влиянии меркантилизма на благосостояние. Критики уже указывали на то, что монопольные цены поднимали цены, а привилегированные торговые компании, созданные на основании королевского указа, ограничивали свободное предпринимательство [Buck. 1974. Р. 155–159].

Поскольку торговый капитализм не запустил самоподдерживающуюся логику экономического роста, основанного на «свободном труде», главном факторе мобильности, и реинвестировании в средства производства, Маркс постулировал обратную зависимость между развитием торговли и развитием капиталистического производства.

Тот закон, что самостоятельное развитие купеческого капитала стоит в обратном отношении к степени развития капиталистического производства, с особенной ясностью обнаруживается в истории посреднической торговли (carrying trade), например у венецианцев, генуэзцев и голландцев, следовательно, там, где главный барыш извлекается не из вывоза продуктов своей страны, а из посредничества при обмене продуктов таких обществ, которые еще не развились в торговом и вообще в экономическом отношении, и из эксплуатации вступивших в обмен обеих производящих стран [Маркс, Энгельс. Т. 25. Ч. 1. 361].