Миф о 1648 годе: класс, геополитика и создание современных международных отношений

Однако в своей важной главе «Из истории купеческого капитала» Маркс замечает, что торговый капитализм «разлагал» докапиталистические производственные отношения, все больше и больше подчиняя производство требованиям капитала. Однако он спешит добавить к этому, что «как далеко заходит разложение старого способа производства, это зависит прежде всего от его прочности и его внутреннего строя» [Маркс, Энгельс. Т. 25. Ч. 1. С. 364]. Другими словами, именно политическая привязка правящего класса к наличным отношениям общественной собственности определяет силу этого «разлагающего» воздействия: она зависит от классовой констелляции, определяющей политическое устройство соответствующего политического образования^[177]. Рыночных стимулов, как объясняет Маркс, «недостаточно для того, чтобы вызвать и объяснить переход одного способа производства в другой» [Маркс, Энгльс. Т. 25. Ч. 1. С. 359]. Поскольку торговый капитализм занимался лишь посредничеством в обменах прибавочным продуктом, уже извлеченным политическими средствами, он не вел к фундаментальным изменениям общественного производства^[178]. Торговля сама по себе не порождает прибавочную стоимость или даже просто стоимость; она просто реализует прибыли. Торговля никак не может дать совокупный экономический рост; она просто перераспределяет наличный прибавочный продукт. Поэтому купеческое богатство не является капиталом.

На международном уровне перераспределение в несправедливых обменах было игрой с нулевой суммой [Андерсон. 2010. С. 37]; общее благосостояние при этом не росло. Эта концепция игры с нулевой суммой, которая полагала полное богатство в качестве конечной величины, принималась в доктрине меркантилизма за экономический закон именно потому, что сфера производства оставалась за пределами ее теоретического горизонта. На национальном уровне экономический рост мыслился в терминах абсолютного роста населения, абсолютных торговых прибылей, дополнительного притока золота или абсолютных территориальных прибылей. Поэтому меркантилистская теория и практика обогащения обладали типичным ограничением, сводясь к политикам трудовой иммиграции, мелиорации земель и защиты крестьян абсолютистскими правителями, которые в итоге получали титул «просвещенных». Экономическая политика Фридриха Великого часто рассматривается под таким углом зрения, который не позволяет понять то, что его Bauernschutzpolitik (политика защиты крестьян) была направлена не столько на поддержку прусских крестьян, сколько на ущемление земельной аристократии и на наполнение королевской казны. Поскольку крестьяне составляли базу налогообложения, в такой политике не было ничего альтруистического или «просвещенного». Куниш отмечает, что «у абсолютизма не было иной концепции гражданства (Staatsvolk) помимо той, что дана меркантилистской категорией населения, массы подданных, чья национальность и язык не входили в определение raison d’État» [Kunisch. 1979. S. 15]. Строго говоря, у меркантилизма не было концепции экономического роста, а имелось лишь представление об асимметричном накоплении уже существующих богатств. Внутри стран – по крайней мере в западных метрополиях – меркантилистское учение вело к прославлению богатства, казны, золотого запаса и к ошибочному убеждению в том, что положительный торговый баланс является источником национального богатства. Соответственно, доходы с торговли систематически реинвестировались не в средства производства, а в средства насилия, дабы гарантировать воспроизводство политического обмена. Подталкиваемый торговлей спрос на военную технику стимулировал развитие новых отраслей – производство вооружений, кораблестроение, металлургию, текстильную промышленность и т. д., но всегда в «допотопной» форме распределяемых государством монополий [Katz. 1989. Р. 9Iff]. Когда государственный спрос и государственная защита исчезли, эти отрасли развалились.