Сам либеральный протестантизм выдает себя за специфически «современное» христианство. Считаясь с антиметафизическим духом нашего времени, он подчеркивает, что в нем нет никакой метафизики; ссылаясь при каждом удобном случае на Канта, так как это «современно», он отбрасывает все отвлеченные религиозные идеи, как «мифы», не замечая, что сам со своим «историческим» Иисусом глубоко погружен в мифологию. Либеральный протестантизм полагает, что своим исключительным почитанием человека Иисуса он вознес христианство до «высоты современной культуры». Но Штейдель совершенно правильно указывает: «Из всего апологетического искусства, с каким современное богословие старается спасти христианство в наши дни, можно заключить, что вообще не существует никакой исторической религии, которая при применении того же самого метода не могла бы оказаться в такой же согласованности с современным сознанием, как религия нового завета. Оплакивать полную гибель подобной «религии» мы не имеем никакого намерения. Эта форма христианства была уже охарактеризована Гартманом во всем ее ничтожестве. И если она еще существует и даже осмеливается, под руководством, так называемой, критической теологии, выдавать себя за истинное, только теперь понятное христианство и встречает сочувствие, то это говорит только о магической власти фраз, печальной растерянности нашего общего религиозного сознания и неспособности широких масс размышлять. Этот бессвязный агрегат произвольно выхваченных из общего евангельского мировоззрения и нравственного миропонимания идей, требующих при этом еще фразеологической обработки и искусной обоснованности, чтобы сделать их удобоваримыми для людей сегодняшнего дня, это нефилософское учение об искуплении, которое в сущности само в себя не верит, этот сентиментальный, насыщенный эстетикой культ Иисуса у какого-нибудь Гарнака, Буссе и т. д., так беспощадно разбитый В. фон-Шнееном, — все это так называемое христианство прекраснодушных пасторов и жаждущих искупления мирян уже давно погибло бы вследствие убожества своей мысли, слащавости и заезженности, если бы не было людей, считающих необходимым поддерживать христианство во что бы то ни стало, хотя бы оно даже окончательно лишилось своего идейного содержания. Признание того факта, что «исторический» Иисус вообще, не представляет никакого религиозного интереса и сохраняет разве только некоторый исторический интерес и, как таковой, касается больше всего историков и филологов, начинает пробивать себе дорогу во, все более широких кругах. Если бы только можно было найти выход из всех этих затруднений! Если бы только не было страха перед истиной, так как, следуя своим мыслям, можно наверняка оказаться вообще выкинутым из существующей религии, как это показал пример Кальтгофа! Если бы только не было такого страшного почтения к прошлому, такой чувствительной «исторической совести» и такого чудовищного внимания «к историческим основам»! Но ссылка на историю и так называемая «историческая непрерывность религиозного развития», ведь, фактически является только попыткой уклониться от затруднительного положения и другим выражением нежелания сделать дальнейшие выводы из этой предпосылки. Как будто могла идти речь об «исторических основаниях» там, где вообще не существует никакой истории, а только сплошной миф! Как будто «сохранение исторической» непрерывности заключается в том, чтобы мифические фикции и впоследствии еще считать историей из-за того только, что до сих пор они слыли за историческую истину, когда виден насквозь их чисто фиктивный и неправдоподобный характер! Как будто трудность освобождения современного культурного человечества от целого урагана суеверий, общественной лживости, трусости и интеллектуального рабства, связанных сегодня е именем христианства, не может совершиться на чисто-религиозной почве, а не в гораздо большей степени в сфере чувства, беспомощного ханжества, тяжеловесной первобытной традиции, и прежде всего, в почти необозримых экономических, социальных и жизненных отношениях, связывающих нашу церковную современность с ее прошлым. Таким образом, будущность христианства по-прежнему строится не столько на убедительной внутренней истинности мира его идей, сколько на наследственном религиозном духе членов общины, на церковном воспитании в школе и дома и на возникающем отсюда сокровище метафизических и этических идей, на защите государства и — на законе инерции духовной жизни широких масс. В остальном проповеди, «приходские газеты» и общественная жизнь пользуются таким способом выражений, который мало отличается от ортодоксального способа, но носит такой характер, что каждый может из него извлечь все, что ему заблагорассудится, и по своей проницательности это умение поддерживать еще некоторое время на поверхности моря корабль протестантизма, оставшийся «без руля и без ветрил» и «примирение» веры с современным культурным сознанием называют «дальнейшим развитием христианства».