Миф о Христе. Том II

Итак, в последние дохристианские века среди иудеев, особенно эллинистов, существовал тайный культ Иисуса. Имя последнего, равнозначащее с «Иошуа — божья помощь» могло смешаться с «Иешуа — божье освобождение» и повести к тому, что Иисус принял также черты «освободителя». В нем же греки находили корень своих слов «иаомай» и «иесис, иисис» (iaomai, iesis), означающих «исцеляю, исцеление». Для них Иисус был «целителем». Рядом с этим он носил и другие прозвища, имена, напр., стража (назарея), спасителя (soter), быть может, сыне человеческого (bar nascha), второго Адама, небесного человека.

Так, для иудеев он казался иудеем, для греков — греком. В этом крылся залог его победы в будущем.

Но не имена, конечно, решили эту победу. Последняя была обусловлена царившей в ту эпоху всеобщей тенденцией, тяготением к монотеизму и борьбой с политеизмом. То был «крестовый поход» во имя единобожия, и в нем культ Иисуса сыграл огромную роль. Культ этот, как было сказано, скрывался в тайниках гностических сект. Недаром св. Марк в уста Иисусу влагает слова к ученикам: «Вам дано знать тайны царства божия, а тем внешним все бывает в притчах» (4,12), и вообще герой евангельской истории говорит «притчами».

Среди поклонников Иисуса, гностиков, существовало два учения, из которых одно, горевшее пропагандистским одушевлением, рвалось на открытую проповедь, на открытую сцену. Им, этим энтузиастам, принадлежат слова Матфеева евангелия: «Итак, не бойтесь их: ибо нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, что не было бы узнано. Что говорю вам в темноте, говорите при свете; и что на-ухо слышите, проповедуйте на кровлях» (10, 26 — 27).

Другое учение, робкое и консервативное, желало держаться в тайниках. В конечном итоге победили первые.

Уже из этого толкования Смитом евангельских мест можно видеть, что он примыкает к символическому пониманию евангелий. Правда, у него не находим кропотливого разбора евангельских историй, как то делает Робертсон, — Смит берет только ряд моментов и здесь проливает совершенно новый свет. При этом он также признает, что новозаветная литература отражает ряд исторических наслоений.

Древнейший круг христианской литературы был простой и вращался исключительно вокруг сверхземной личности Иисуса. Он состоял из символов, таинственных формул и тех «гигантских образов», кои мы встречаем, напр., в «Откровении Иоанна». Там небесные события, умирающее и воскресающее божество, жертвующий собою великий иерей, закалываемый еще до начала мира агнец и т. п. Следы этого и в названном гимне, и в «Откровении», и в подлинных местах Павловых посланий.

Далее, в евангелиях нашли свое отражение идеи и взгляды, а также события из истории самого гностического христианского учения и движения.

Основная задача, выпавшая на его долю, была борьба с многобожием. Это мы видим в евангелиях в форме много численных рассказов об исцелениях и т. д. Например, изгнание бесов следует понимать символически, как освобождение через проповедь учения об Иисусе человечества от языческих богов, подобно бесам, владеющим им. Вот почему евангельское изгнание бесов разыгрывается только в Галилее, а не в Иудее: ведь, первая была полуязыческой страной, вторая — монотеистической. Символически надлежит понимать также и вообще деятельность Иисуса вокруг Генисаретского озера: так евангелисты хотели наглядно и образно изобразить победное шествие новой религии по всей Римской империи, вокруг Средиземного моря.

Призыв Иисуса к «обращению» имеет в виду не перемену в области нравственности или поведения, а увещание покинуть богов, примкнуть к монотеизу. В связи с этим новый смысл получают и «дети» евангелий, о которых столь нежно выражался мнимо-исторический Иисус.

«Дети» — это новообращенные язычники, прозелиты. Евангельские «слепые», исцеляемые им, — духовно слепые; богач и Лазарь — иудеи и язычники. 10 прокаженных — 10 колен Израилевых. Иуда — не предатель, а иудейский народ, «передавший», сообщивший язычникам учение и культ Иисуса.

На вопрос, когда и как произошло очеловечение Иисуса, Смит пока ответа не дает. Процесс или постепенность этой историзации видны в евангелиях, где Марк, напр., не претендует еще на историчность своих рассказов.

Ярко гностицизм, первоначальный характер христианства, выступает у Павла, который был сам гностиком, вероятно, посвященным во все тайны и обряды сокровенного культа, в центре коих была идея страдающего и умирающего божества. Был знаком он и с греческой философией. В победе христианства большую роль сыграло эллинское сознание, чем иудейское.

В заключение добавим, что Смит ряд блестящих и свидетельствующих об остром критическом уме страниц посвятил разбору так называемых внехристианских свидетельств в пользу историчности Иисуса. Вывод его — отрицательный.