Мифическое путешествие: Мифы и легенды на новый лад

Падает, но сразу же вскакивает, тянет к горлу Франсуазы белые руки. На расстоянии столь близком от копья нет никакого толку. Отшвырнув бесполезное оружие в сторону, Франсуаза слышит, как копье с дробным стуком катится по полу, и снова лезет в карман за кинжалом. На сей раз его удается вытащить до половины, но поздно. Времени нет…

Вдруг белоснежные пальцы слабеют. В поле зрения Франсуазы вплывает острие копья. На миг оно замирает в воздухе, а после глубоко вонзается в плечо богини.

– А по-моему, умирать тебе рано, – говорит Гаэтан. Лицо его бледно, волосы встрепаны, однако копье в руках не дрожит, не колеблется.

Франсуаза, тяжело дыша, откатывается от богини. В горле горчит от желчи, но сил нет даже срыгнуть. Кинжал наконец-то извлечен из кармана, но уже вряд ли понадобится.

Вряд ли…

Богиня шипит разъяренной кошкой, изворачивается, и копье выскальзывает из ее тела – легко, словно из воды. Прежде, чем Гаэтан успевает хоть что-нибудь сделать, она вскакивает, тянет руки к его лицу.

Копье с лязгом падает на пол. Сдерживая рвущийся с языка крик, Франсуаза бросается вперед. Грудь жжет огнем. Нет, не успеть… не успеть…

До цели всего три шага, но пальцы богини уже смыкаются на Гаэтановом горле. Выбора нет. Нет и не было.

И Франсуаза швыряет в богиню кинжал.

Дальнейшее кажется кадрами замедленного повтора: кинжал пролетает несколько пядей, отделяющих Франсуазу от спины богини, рукоять медленно поворачивается кверху, клинок косо вонзается в обнаженную белую кожу, и над раной жутким цветком распускается фонтанчик крови.

Богиня падает, увлекая за собой Гаэтана. Франсуаза, не в силах более сдерживаться, вскрикивает, и крик ее эхом скачет под высокими сводами тронного зала.

Все замирает. Долю секунды спустя обмякшее тело богини мешком валится вбок, а Гаэтан, дрожа всем телом, поднимается на ноги. На горле его набухают багровые полосы, дышит он тяжело, но в остальном все в порядке. Он жив.

– Франсуаза?

От облегчения у Франсуазы перехватывает дух. Тело богини у ног Гаэтана съеживается, ссыхается, рассыпается в прах – только кинжал, как ни в чем не бывало, неярко поблескивает на полу.

Переполняющая Франсуазу симфония набирает силу – лихорадочный стук ее сердца сливается с частым биением сердца ребенка. «Принцесса мертва, – шепчет ей чей-то голос. – Ис мертв. Кому же теперь занять трон Аэс?»

Шепот вновь переносит ее туда, в безвременье на берегу, к сияющему лунным светом знаку. Каждая улочка, каждый уголок Кер-Ис вычерчен на песке в мельчайших подробностях.

В центре города, во дворце – его сердце, но сердце Ис не бьется, как надлежит. Клапаны слишком узки, вены слишком тонки, и крови в них слишком мало – ей не очистить домов и улиц от гнили, не уберечь кости мертвых от моря, но и погибнуть городу она не дает.

Сердце Ис – сердце ее малыша. Затонувший город связан навек с младенцем, с наследником его трона.

Теперь у Франсуазы есть выбор. Можно попробовать привести сердце в порядок, расширить артерии, убыстрить ток крови. Быть может, в этом сумеет помочь Гаэтан – в конце концов, он же врач. Ну, а она с той же точностью, с которой работала над чертежами, может начертить для крови новые русла… и надеяться, что этого будет довольно.

Франсуазе безумно хочется, чтобы ребенок остался жив, чтобы пять месяцев беременности и потеря Стефана не обернулись ничем. Не обернулись жестокой шуткой богини, забывшей, что значит быть человеком.

Но улицы Ис устланы мертвыми костями, каменные мостовые кишат крабами и моллюсками, фрески на стенах заросли морской травой, а возвышение в центре города, в тронном зале дворца, прогнило до основания.

Вслушиваясь в биение крохотного сердечка, чувствуя то учащающийся, то слабеющий пульс крови в утробе, она с абсолютной уверенностью понимает: этого будет мало. Придется ей отступиться.

Как же не хочется, ах, как не хочется! Это же – все равно что склониться перед чужой волей. Неужто весь этот путь пройден зря?

Однако речь не о ней. Ни Ис, ни ребенку ей предложить нечего.

Смежив веки, Франсуаза вновь видит перед собою знак, начертанный на песке, и сердце в самой его середине.

Видит… и мысленно поднимает кинжал, и по самую рукоять вонзает клинок в центр знака.

Из самых глубин ее существа доносится пронзительный крик. В утробе змеями вьются щупальца боли. Знак на песке дрожит, искривляется и исчезает – сгорает, точно клочок бумаги в языках пламени.

Вернувшаяся в собственное тело, Франсуаза падает на колени, прижимает ладони к животу, будто это поможет сдержать боль… но боль, конечно же, не отступает.

Стены дворца вокруг содрогаются.

– Франсуаза, пора уходить отсюда! – кричит Гаэтан.

В глазах темнеет от боли. Боль сковывает язык.

– Я…

Руки Гаэтана тянут ее кверху, заставляют подняться.

– Давай, – говорит он. – Идем поскорей.

С великим трудом, привалившись к плечу Гаэтана, Франсуаза ковыляет вдоль заросших морской травой коридоров, безлюдными улицами, мимо полуразрушенных зданий, разваливающихся на глазах. Шаг за шагом, шаг за шагом… левой, правой… левой, правой… не думая ни о боли в животе, ни о биении сердца в утробе, слабеющем на каждом шагу.