Мифическое путешествие: Мифы и легенды на новый лад

– Я выбираю, кого пожелаю, и каждый мужчина в стенах Ис принадлежит мне, – отвечает богиня.

С этим она обходит Гаэтана кругом, небрежно поднимает кверху его подбородок – точно так же оглядывают выставленного на продажу раба. Внезапно в руке ее появляется маска – маска из черного шелка, подрагивающая, трепещущая, словно живая.

Да, эту легенду Гаэтан рассказывал тоже. На рассвете, когда богиня натешится вдоволь, маска сжимается, душит того, на кого надета, и новая жертва до поры унимает жажду ненасытной Аэс.

Ни секунды не мешкая, Франсуаза бросается к ней, выхватывает из рук богини маску, прежде чем ткань коснется лица Гаэтана. Холодная, скользкая, точно рыбья чешуя, маска накрепко липнет к пальцам, взбесившейся коброй бьется в ладони.

Холодный взгляд богини устремлен на нее. Во снах слепящее сияние ее глаз лишало Франсуазу дара речи, но теперь и у нее имеется сила – остатки волшебства, поднявшего Ис из морской глубины, и, хотя свет нестерпимо ярок, способности видеть она не лишена.

– Как смеешь ты, – шипит богиня, – ты, избранная мною среди всех смертных, дабы удостоиться великой чести…

– Не нужно мне этой чести, – медленно, но непреклонно обрывает ее Франсуаза.

Тем временем маска ползет вверх, спиралью вьется вокруг ладони. Сказать бы: «Не нужно мне твоего ребенка», – однако это неправда. В конце концов, Франсуаза не отказалась от малыша, сохранила его, ради него порвала со Стефаном…

– А того, что мне нужно, ты дать не в силах, – говорит она.

Богиня улыбается. Улыбается, но с места не сходит, держится в самом сердце своего города, под защитой собственной власти.

– Кто ты такая, чтобы судить, что я могу дать, а чего не могу?

Маска ползет по запястью. Освобожденные ею пальцы начинает покалывать, точно тугой шелк на время перекрыл ток крови в венах. О том, что случится, когда она доберется до горла, Франсуаза старается не задумываться, гонит страх прочь. А прогнав, как можно спокойнее подает богине конверт. При этом маска падать с руки даже не думает, по-прежнему неумолимо ползет вверх.

Но думать об этом нельзя. Рисуя знак на песке, Франсуаза прекрасно понимала, что ее ждет. Понимала, однако ж пошла на риск.

И потому ровно, тоном, лишенным какого-либо выражения, говорит богине:

– Вот. Это сделала ты.

Богиня таращится на конверт, будто стараясь понять, какой подвох может таиться внутри. Наконец, по-видимому, решив, что Франсуаза причинить ей вреда неспособна, она принимает конверт из ее рук, взвешивает на ладони, заглядывает внутрь.

По одной поднося сонограммы к свету, богиня всматривается в них и откладывает в сторону, на ступени, ведущие к возвышению.

И вот из конверта появляется последний листок – заключение, выданное радиологом.

В зале воцаряется тишина, как будто весь город затаил дух. Даже маска на руке Франсуазы замирает.

– Ложь, – говорит богиня.

Голос ее – точно щелчок бича, по лицу грозовыми тучами, гонимыми ветром, скользят зловещие тени.

Франсуаза спокойно (хотя на сердце – тревожнее некуда) пожимает плечами:

– Зачем мне тебя обманывать?

С этими словами она тянется к маске, пытается сдернуть ее с руки. Пальцы липнут к шелку, однако маска не поддается. Как и следовало ожидать.

– Ты хочешь исторгнуть мое дитя из утробы.

Франсуаза качает головой.

– Это я могла бы сделать гораздо, гораздо раньше. Но не сделала. Потому что… – Дальнейшее – слова разочарования и злости, которых она не в силах сдержать. – Потому что ребенок в самонадеянности той, кто его сотворила, не виноват.

– Ты смеешь меня осуждать?

Сияние богини становится ослепительно-ярким, маска сжимает плечо Франсуазы, руку пронзает острая боль – боль такой силы, что Франсуаза кусает губы, только бы не закричать. А вот одолеть всепоглощающего стремления зарыться в землю уже не может и падает на колени – а если б не оперлась на дрожащие руки, уткнулась бы носом в пол. Ей до2лжно покориться богине, ее великолепию, ее волшебству. Она, Франсуаза – ничто, ноль, ущербное лоно. Художница, из жадности переметнувшаяся в науку, инженер, променявший искусство на бессмысленные чертежи, предательница, воспользовавшаяся чувствами друга, чтоб затащить его в Ис.

– Если это дитя не переживет рождения, – говорит ей богиня, – ты будешь носить другое. Меня не обманешь.

«Уж ты-то, ничтожная смертная, точно», – явственно слышится в ее тоне.

Волна мощи бьет, хлещет Франсуазе в лицо, неся с собой запах ветра и соли, сырого песка и гнилого дерева. Мощь богини вспухает в груди, живот ноет, словно раздираемый ледяными когтями. Малыш в утробе бьется, ворочается, отчаянно брыкает ножками, беззвучно кричит, не желает исчезать без следа… но поздно. Поздно.

Хочется одного: сжаться в комок, прогнать прочь нестерпимую боль, хочется лечь – пусть даже на осклизлые камни – и замереть, пока схватки, терзающие живот, не уймутся, уступив место тупому оцепенению, но Франсуаза не в силах сдвинуться с места. Путь перед нею один – вниз, к заросшему морской травой полу, к раболепному унижению перед богиней.

Гаэтан оказался прав. Как глупо было иди сюда, как глупо было надеяться выстоять против Аэс!