Мифическое путешествие: Мифы и легенды на новый лад

Франсуаза осторожно – о, как осторожно – опускается на песок, кремовый конверт с сонограммами кладет рядом, а лист бумаги с изображением знака – под лунный свет, чтоб ни пятнышка тени не пало на линии. Для вычерчивания знака она прихватила с собой кельтский кинжал с трискелионом[67] на рукояти, купленный в сувенирной лавочке по пути к побережью.

Гаэтан тоже опускается на колени, внимательно вглядывается в знак. Правая ладонь его накрывает руку Франсуазы – ту, что сжимает кинжал.

– Рисуем вот так, – говорит он.

Рука его приходит в движение, направляя руку Франсуазы. Кинжал опускается, вонзается в песок – не без труда, но под уверенным нажимом Гаэтана песчинки словно бы сами расступаются в стороны.

Линия за линией, штрих за штрихом – и вот на песке возникают дома, стены, улицы. Рисуя, Гаэтан говорит нараспев:

– Пришли мы призвать Ис из морской глубины. Да хранит нас святой Корентин[68], спасший из волн короля Градлона, да не зазвонят по нам церковные колокола! Пришли мы призвать Ис из морской глубины!

Окончив напев, он проводит последнюю линию, завершает свою половину знака и медленно, с осторожностью раскрывает ладонь. Теперь Франсуаза держит кинжал одна.

Ее черед.

– Пришли мы призвать Ис из морской глубины, – шепчет она. – Да хранит нас святой Корентин, спасший из волн короля Градлона…

Тут она на миг прикрывает глаза. Кинжал в руке странно, необычайно тяжел. Последний шанс остановиться, отказаться от ритуала…

Но нет. Идти на попятную поздно.

С той же точностью, аккуратностью, с которой когда-то работала над чертежами, теми же выверенными движениями, что позволяли ей рисовать богиню по памяти, она начинает чертить линии на песке.

Вокруг не слыхать ничего, кроме дыхания моря да скрипящего в контрапункт рокоту волн песка. Линия за линией, штрих за штрихом, эту дугу у ног превратить в тройную спираль, а эту линию изогнуть и рассечь – и вот тайный знак расцветает вокруг Франсуазы, как роза.

Объяснения Гаэтана она помнит назубок: вот дамбы Ис, а вот брешь, пробитая волнами, когда Аэс, опьяненная властью, отворила ворота гневу морской стихии, вот переулки и улицы, где гуляки пляшут ночь напролет, вот дворец, куда Аэс приводит любовников, а вот, в самом конце спирали, ущелье, куда ее верные слуги бросают тела любовников по утрам. А вот…

Времени там, где сейчас Франсуаза, более нет. Ни собственного тела, ни тяжести растущего в утробе малыша она не чувствует тоже. Мир ее съежился до острия кинжала да темных линий – каждая ложится на песок с неотвратимостью звона церковного колокола.

Когда Франсуазе остается вычертить всего пару линий, Гаэтан начинает произносить слова заклятия – бретонские фразы, призывающие Ис и Аэс восстать из холодной пучины морской.

– Ур палес каэр тост д’ар склуйу
Эно, эн аур хаг эн перлес,
Эвел ан хэол а бар Аэс.

– За дамбами чертог прекрасен,

Где, в золоте и жемчугах,
Сияет солнцем Аэс.

В тиши голос Гаэтана звучит гулко, словно стоит он на краю бездонной пропасти. Он повторяет заклятие снова и снова, отголоски эха бретонских слов перекрывают друг дружку, смешиваются воедино, сливаются в череду бессмысленных звуков.

Франсуаза, как он и велел, считает фразы внимательно и на девятом повторе присоединяется к нему. Голос ее – тонкий, пронзительный, хрупкий, как струйка дыма в потоке ветра – смешивается с голосом Гаэтана, однако каждое слово вибрирует в воздухе, трепещет, словно исполненное неизмеримой силы.

– Ур палес каэр тост д’ар склуйу
Эно, эн аур хаг эн перлес,
Эвел ан хэол а бар Аэс.

Но вот отголоски их слов стихают, и Франсуаза, наконец – наконец-то! – поднимается на ноги. Рисунок ее завершен, она вновь в собственном теле, холодный песок леденит ступни, а сердце в груди бьется все быстрее и быстрее, и его стуку вторит другой – слабый, едва уловимый.

Медленно встав, Франсуаза сует кинжал в карман штанов. На берегу мертвая тишина, но это – только затишье перед бурей. Лунный свет озаряет вычерченные на песке линии, заполняет их, и рисунок вспыхивает белым огнем.

– Франсуаза, – говорит Гаэтан за спиной. В его голосе слышится страх.

Франсуаза молча подбирает конверт с сонограммами, идет к морю. От волн, плещущих у самых ног, тянет холодом еще сильнее, чем от песка. Зная, что вот-вот последует дальше, Франсуаза ждет.

Издали доносится звон колоколов – колоколов Ис, откликнувшихся на ее зов. Поверхность моря от края до края вздрагивает, встряхивается, точно огромный зверь, сбрасывающий со спины тяжкое бремя. Под водой появляются черные тени, с каждой секундой растущие ввысь и вширь.

Минута… и вот это больше не тени – громады зданий, поднявшихся из воды. Вправо и влево от выломанных, полуистлевших ворот тянутся толстые стены, густо обросшие водорослями. Арку ворот с обеих сторон украшают блеклые клочья гербовых знамен – рисунки так выцвели, что не разобрать ни единой детали.