Мифическое путешествие: Мифы и легенды на новый лад

Между тем безумец начал в буквальном смысле этого слова брызгать слюной – вероятнее всего, из-за нехватки зубов во рту, однако выглядело это весьма устрашающе (и, кстати заметить, крайне неэстетично). Пока я решал, к какой линии поведения лучше прибегнуть далее, на террасе появилось новое лицо – судя по силуэту, женщина. Ярче всего в память врезались белые кружева среди колонн и странный приглушенный голос – трескучая греческая фраза, произнесенная с такой быстротой, с таким непривычным акцентом, что ни слова не разобрать. Старик мигом обернулся, уставился на новоприбывшую, воздел к небу руки и бурно, с пеной у рта, залопотал в ответ, вне всяких сомнений, аттестуя меня сущим бандитом или еще каким-нибудь самым нелестным образом. Тем временем я, несмотря на растущее волнение, во все глаза разглядывал женщину, стоявшую среди колонн. Стояла она в тени, так что с лужайки виднелось лишь блеклое белое платье и белый платок на шее. Да еще волосы белели сквозь полумрак, только их белизна была немного другой, немного теплее оттенком. Светловолосая гречанка… или просто гречанка, красящаяся пергидролем, и никаких тебе змей вместо волос!

Пока я раздумывал обо всем этом, их диалог продолжался. Его реплика, ее реплика… Наконец, я, потеряв терпение, обошел старика и двинулся к террасе – и лишь после этого сообразил, что свободно могу получить нож в спину. Но, стоило мне сделать шаг, женщина слегка склонилась вперед и велела старику пропустить меня (эту фразу я, к счастью, разобрать смог).

Подойдя к нижней ступени крыльца, я невольно – в самом деле, невольно – остановился, пораженный некоей странностью ее облика. Странностью того же рода, не очевидной, вроде зеленых колонн и чуждого Греции архитектурного стиля, но странностью окружающей атмосферы, отмечаемой подсознательным взором, недоступной обычному глазу, веяло и от дома. В чем она заключалась? Даже не объяснить… На вид, судя по фигуре и по манере держаться, хозяйке могло оказаться лет около тридцати с небольшим. Стоило мне приблизиться, она, по-прежнему прячась в тени, отвернулась к садовому столу и принялась перекладывать с места на место какие-то бумаги.

– Простите, – заговорил я по-гречески, но тут же остановился и перешел на английский.

Отчего я решил, будто этот язык ей знаком? Сам не знаю. Возможно, лишь оттого, что дафейцы объяснялись на нем довольно бойко.

– Прошу прощения, я не знал, что здесь частная собственность. Никто мне об этом ни словом не…

– Так вы – англичанин? – перебила меня хозяйка на местном диалекте, подтверждая мою правоту.

– Не совсем. Но, признаться, английским владею куда лучше, чем греческим.

– Отчего же, ваш греческий очень неплох, – заметила она с безразличной благосклонностью полиглота.

Я замер на месте, очарованный, завороженный. Более странного, глухого, едва ли не отталкивающего голоса я в жизни еще не слыхал. Вдобавок этот невероятный, совершенно не греческий выговор… пожалуй, я в первую очередь счел бы его русским, но без уверенности.

– Ну что ж, – сказал я, оглянувшись и отметив, что слюнявый сатир ретировался назад, в кусты, а нож его, сверкая на солнце, вместо моей особы кромсает ветви тамариска. – Ну что ж, очевидно, мне следует вернуться на Дафеу. Или вы позволите задержаться?

– Можете задержаться, – отвечала она. – Я вовсе не возражаю.

С этими словами она внезапно повернулась ко мне лицом, и мое сердце бешено застучало где-то у самого горла. Глупая реакция, детская… однако я был взволнован до глубины души, так как теперь разглядел, что показалось мне странным издали, в первую же секунду. Лицо хозяйки острова Медузы было скрыто под маской!

Хозяйка между тем замерла без движения, предоставив мне справляться с удивлением как уж получится, не помогая и не препятствуя.

Необычная то была маска… а может, вполне обыкновенная, я в общепринятых для подобных вещей нормах не разбираюсь. Сделанная из какого-то светлого, матового материала, она безупречно повторяла оттенок кожи рук и плеч, а вот с оттенком шеи, прикрытой платком, по-видимому, совпадала не столь хорошо. Вдобавок подбородок маски (вот это уж, на мой взгляд, для любой маски будет излишеством) уходил вглубь до самого горла. Неяркая, ничем не примечательная миловидность черт искусственного лица отчего-то казалась нешуточным оскорблением в адрес хозяйки дома. Попробуй я, еще не видя маски, представить ее лицо, непременно вообразил бы себе этакую грубую, тяжеловесную красоту, возможно, отчасти искупаемую какой-либо изюминкой вроде небольшого точеного носа. Однако ж маска была какой-то… бессодержательной, не подходила хозяйке, не отражала ее натуры – это я мог (или полагал, будто могу, что равносильно тому же) утверждать уже через три минуты.

Светлые волосы, не в пример маске казавшиеся вполне естественными, ниспадали на плечи каскадами, пышными, словно листва окрестного леса. Выходит, она – действительно блондинка, подобная златокудрым грекам времен Гомера, когда на землю в обличье смертных людей спускались боги…