Были здесь насекомые, пришпиленные булавками к бархату, и каменные топоры; звериные черепа и глиняные свистульки в виде чудесных птиц; древние манускрипты и карты, вычерченные от руки (пергамент желт, чернила – блеклая сепия); маски театра кабуки и миниатюрный синтоистский храм из черного дерева и слоновой кости; куклы из кукурузных початков, японские нэцкэ и фарфоровые миниатюры; старинные украшения и африканские бусы; фигурки-качина[78]
и бронзовая флейта длиной в половину нормальной…Одним словом, шкафы были так набиты разными любопытными разностями, что Сара могла рыться в любом из них с утра до вечера, но, заглянув в него назавтра, обнаружить внутри еще что-нибудь новенькое. А интереснее всего было то, что обо всех до одной, о каждой из этих штук, у дяди Джейми имелась целая история. Что бы ни приносила Сара к нему в кабинет – крохотную нэцкэ в виде костяного барсука, выбирающегося из чайника, или плоский камень, исчерченный странными знаками вроде огамического письма[79]
, рассказ о происхождении этой вещи мог длиться с обеда до самого ужина.Да, половину этих историй дядя попросту выдумывал на ходу, но так ведь еще забавнее: можно было подлавливать его на неувязках в пространных объяснениях, а то и дополнять дядины выдумки собственными.
Но если умом Сара была развита не по годам, то в сердце ее еще не зажили раны, оставленные смертью родителей да житьем у другого дяди – брата отца. Три года ее в дневное время оставляли на попечении няньки, развлекаться саму по себе, пока та, дымя сигаретой, смотрит мыльные оперы, а по вечерам сразу же после ужина гнали спать. Конечно, нормальной подобную жизнь не назовешь, но это Сара смогла выяснить лишь опосредованно – из книг, проглатываемых одна за другой.
После этого житье у дяди Джейми казалось непрерывным праздником. Дядя Джейми души в ней не чаял, а если изредка вправду бывал очень занят, Сара всегда могла провести время с кем-нибудь из множества его гостей.
Отравляло жизнь в Тамсон-хаус только одно – ночные страхи. Нет, сам дом ее ничуть не пугал. Как и буки, и чудища, что жили в шкафу. Сара прекрасно знала: мрак – всего-навсего мрак, а трески да скрипы дом издает просто от смены температуры. Покоя не давало другое – внезапные пробуждения далеко за полночь; неудержимая дрожь, пижама прилипла к телу, словно вторая кожа, сердце стучит вдвое быстрее обычного темпа…
Разумного, логического объяснения ужасу, охватывавшему ее по ночам раз или два в неделю, не находилось. Казалось, жуткий, неописуемый страх, вгоняющий в дрожь, не дающий уснуть до утра, приходит из ниоткуда, сам по себе.
Вот после подобных ночей Сара и отправлялась в сад. Зелень, статуи, клумбы – все это вместе помогало успокоиться. Прогулка всякий раз приводила ее к самому центру сада, к древнему дубу, росшему на пригорке, и фонтанчику в его тени. Лежа в траве, под надежной защитой раскидистых ветвей, слыша у самого уха тихое, убаюкивающее журчание фонтана, она вновь обретала то, что ночью отнял кошмар.
И засыпала.
И снились ей там, под дубом, весьма интересные сны.
– А у сада, оказывается, тоже есть название, – однажды сообщила она дяде, как следует выспавшись на воздухе и вернувшись в дом.
Дом был так велик, что многим комнатам дали особые названия только затем, чтоб не путаться в них.
– Он называется Мондрим. Или Мондримский лес, – объявила Сара.
Дядя Джейми удивленно поднял брови.
– Это означает деревья, которым снится, будто они – люди, – пояснила Сара, решив, что он не знает, или не понял слова.
– Грезы о жизни среди людей, – кивнул дядя. – Хорошее название. Сама придумала?
– Нет. Мне Мерлин сказал.
– Тот самый Мерлин? – с улыбкой переспросил дядя.
– Что значит «тот самый»? – не поняла Сара.
Изумленный тем, что племянница, прочтя столько книг, ухитрилась ни разу не наткнуться на упоминание о самом известном из британских волшебников, дядя пустился было в объяснения, но затем попросту вручил Саре «Смерть Артура» Мэлори, а после недолгих раздумий прибавил к ней «Меч в камне» Теренса Х. Уайта.
– У тебя в детстве был воображаемый друг? – спросила Сара, наконец-то отвернувшись от окна.
Джули пожала плечами.
– Мама говорит, да, но сама я такого не помню. А был это, если верить ей, ёж величиной с годовалого малыша, и звали его Какбишьтам.
– А у меня не было. Никогда. Вот только, помнится, я довольно долго просыпалась посреди ночи жутко напуганной, и потом до утра не могла заснуть. А после этого, днем, шла в самую середину сада и засыпала под тем большим дубом, который растет у фонтана.
– Экая пастораль, – хмыкнула Джули.
Сара усмехнулась подруге в ответ.
– Но самое главное, там мне всякий раз снился живущий в дереве мальчишка, а звали его Мерлин.
– Ну-ну, – снова хмыкнула Джули.
– Нет, правда. То есть мне это вправду снилось. Мальчишка просто выходил из дуба, и мы с ним сидели да болтали до самого вечера.
– О чем?