– Довольно, Алуан! – вскричал вождь племени, Кив. – Долго терпел я твое упорство в ереси, но, кажется, ты принимаешь мою снисходительность за слабость. Как смеешь ты повторять эту ложь?! Никакого «сельского хозяйства» на свете не существует! Мы от начала времен вели жизнь гордых охотников, кочующих следом за стадами таурохов!
– Отец!
Подбежавшая Ли встала рядом, взглянула на Алуана со смесью досады и беспокойства, но сразу же повернулась к Киву, умиротворяюще улыбнулась вождю.
– Отец, Алуан слегка перебрал после удачной охоты. Не нужно на него так сердиться.
Однако прилюдная выволочка от Кива только прибавила Алуану дерзости.
– Я вовсе не пьян! – возразил он, стряхнув с плеча руку Ли. – О каком «от начала времен» может идти речь, если память живых не простирается в прошлое далее, чем на три поколения? А я говорю о древних преданиях, с давних пор, поколение за поколением, шепотом передававшихся от матери к сыну. Если эти предания – ложь, отчего ты их так боишься?
– Ересь ты говоришь! Эти дурацкие небылицы сбивают людские души с пути, угрожают нашему существованию. Зикслары сотворили для нас этот мир и завещали нам славить их имя. Как смеешь ты предполагать, будто они были несовершенны, а мир наш пришел в упадок после какого-то золотого века? Ну все! Больше охот тебе не возглавлять. А ты, Ли, отойди прочь от этого дурня. Впредь запрещаю тебе с ним разговаривать.
– Папа!
Шагнув вперед, Алуан заслонил Ли от вождя.
– Ли сравнялось шестнадцать. Ли вправе сама решать, с кем ей разговаривать. Ты же подумай вот о чем: твой гнев подтверждает справедливость общих опасений! Мир несовершенен, с миром что-то не так! Зикслары сделали нас владыками этих земель, но глупость вождей и боязнь перемен сбили людей с пути!
Щеки Кива побагровели так, будто он вот-вот взорвется.