Чувствуя, что краснеет, Ли решила сменить предмет разговора.
– Отец воспитал тебя, будто сына, надеясь, что, когда я возглавлю племя, ты станешь мне правой рукой. Еще пара дней, и его гнев наверняка схлынет. Вернемся, попросим прощения, и…
– Не стану я просить прощения! Как помогать править людьми, если мне запрещают думать и говорить, что хочу?
– Отчего ты так уверен в своей правоте?
Взгляд Алуана сделался тверд. Такого выражения на его лице Ли еще не видала.
– Говори же!
– На твоего отца я зла не держу. Я понимаю: он старается направить все силы племени на выживание, а… бесполезные сказки в этом только мешают. Таким правоверным он стал только оттого, что засухе не видно конца. Если сейчас ты вернешься назад, отец тебя непременно простит. Но если я расскажу…
– Как тут решить, что делать, если ты не желаешь довериться мне?
Алуан испустил долгий вздох и кивнул.
– Ладно. Дождемся восхода Примуса, и я покажу тебе, что обнаружил.
Когда оба проснулись, Примус успел проделать четверть пути к зениту.
Умывшись в чистом, прохладном озере, Алуан принялся разделывать и жарить подстреленного им зайца, а Ли повернулась к Примусу, крепко зажмурилась (великолепие Примуса могло ослепить в мгновение ока) и затянула утреннюю молитву.
Тут Ли заметила, что Алуан не только отказался присоединиться к молитве, но даже работы не прекратил. «Неужто он вправду так возгордился? – охваченная злостью, подумала она. – Ведь он не может знать всего на свете! Всего на свете не знает никто из людей. Разве Странствующие Мудрецы с Луговых Земель не учат, что Терранам не подобает знать, как устроен наш мир, иначе мы станем подобны Зиксларам?»
После еды, в то время как оба омывали в озере руки и лица, Алуан сказал:
– Не раздобудешь ли ты дичи на ужин сама? Мне нужно кое-что сделать и показать тебе.
Погруженная в мысли о том, как примирить отца с Алуаном, Ли рассеянно кивнула.
К тому времени, как Ли вернулась к месту стоянки, Примус склонился к западному горизонту, а на востоке взошли Секундус и Терциус. С луки ее седла свисала пара каменнопанцирных полевок, а в поясном кошеле, обложенные мягкой травой, покоилась дюжина яиц степного газокрыла. В их шатер Алуан пришел малышом недокормленным, изголодавшимся, и отец долгие годы сберегал все раздобытые яйца степных газокрылов для него. Возможно, вспомнив об этом, он устыдится и согласится вернуться с нею домой?
Взмокший, порядком уставший, Алуан трудился над какой-то странной штуковиной. Похоже, он мастерил ее весь день. Возможно, пожертвовав и обедом, и даже послеобеденным сном.
– Эй, есть пора!
Алуан поднял взгляд и улыбнулся.
– Я почти закончил. Нужно успеть, пока Примус не закатился.
Присев рядом с ним, Ли раздула огонь в костре, поставила яйца вариться в лубяном котелке и принялась свежевать полевок, нет-нет да поглядывая на Алуанову выдумку.
Алуан сооружал что-то вроде длинного прямоугольного ящика, обтягивая шкурами каркас из прочного тростника, росшего у берега озера. Торцевая стенка ящика была сделана из мягкой, упругой шкурки лисенка, туго натянутой на тростниковую рамку, с крохотной дырочкой, очевидно, проколотой заостренной тростинкой, посередине.
– Что ты такое делаешь?
– А вот увидишь.
С этими словами Алуан развернул ящик к Ли другой стороной. Ли ахнула от удивления. Другой торец ящика представлял собой полупрозрачный, тонкий, матово-белый экран.
Экран был изготовлен из паутины, шелковистыми шариками парящей над степью по весне, стоит только подуть ветерку. Паучий шелк так тонок, что Алуану наверняка пришлось провести в кропотливой работе весь день, отделяя тонкой тростинкой каждую ниточку и натягивая ее поперек тростниковой рамки. Ничего прекраснее Ли в жизни своей не видывала.
– Столько трудов, а ведь дунешь – и разлетится, – нахмурив брови, сказала она.
Силы следовало беречь, иначе в степи не выживешь. Силы и время, потраченные на подобную штуку, могли быть потрачены на охоту… какое досадное расточительство!
– А ты на него не дуй.
Алуан поднял ящик, повернув его к Примусу стенкой, затянутой лисьей шкурой с дырочкой посередине, а паутинным экраном – к Ли. Взглянув на экран, Ли снова ахнула.
На экране возникло изображение Примуса величиною примерно с ладонь, белое, но не такого оттенка, как паутина, а намного ярче. И это эхо, отражение Примуса, в отличие от него самого, не причиняло боли глазам.
– Что это за волшебство? – спросила Ли.
– Это вовсе не волшебство, – пояснил Алуан. – Ящик непроницаем для света, а…