Мифы о прошлом в современной медиасреде. Практики конструирования, механизмы воздействия, перспективы использования

Так, фигура «Прививка» подспудно присутствует в нарративах, сопровождающих мифологию распада СССР: культурная травма от развала сверхдержавы как бы маскирует более широкие последствия, такие как распад социально — экономических связей, утрата геополитической мощи, радикальное сужение русского мира и т. п.

Наиболее явственно, конечно, демонстрируется фигура «Изъятие из Истории» в примере с парком Быханов сад, когда в результате конструирования новой мифологии парка, практически полностью из его истории исчезло советское прошлое.

Что касается фигуры «Тождество», то, на наш взгляд, она сущностно схожа с таким активно культивирующимся в современной медиасреде приемом как вешание ярлыков (стигматизация). И, действительно, уже начало заголовка статьи о Липецкой области в британской газете «The Guardian» — «Как продать страну…» не обещает ничего позитивного от образов российской провинции. Далее в статье читателю придется встретиться с обилием штампов о России в целом и о Липецке в частности: хмурые жители, однотипные здания. Британским журналистам ничего о России изучать не надо, нужно только вспомнить расхожие клише и стереотипы о стране, тем более что воображать чего — то иного фигура тождества не требует, а требует она лишь обращения к узнаваемым образам.

Элементы фигуры «Тавтология» содержатся в ситуациях, когда сложно придумать новое слово, и используют ранее уже наполнившиеся смыслом термины. Так, мы говорим «имперский миф», «холодная война» и даже «мифология», за неимением другого, возможно более подходящего слова. В каком — то смысле эта фигура является продолжением, новой стадией фигуры тождества.

Риторическую фигуру «Нинизма» можно противопоставить изъятию из истории. Когда изъять из истории не получается, приходиться мириться с теми или иными событиями. Та происходит с мифологией образов Сталина. Когда не нужна ни хорошая, ни плохая мифология Сталина, тогда эти мифологии отбрасываются, но образ Сталина остается частью исторической культуры страны. Получается бартовская фигура нинизма в чистом виде: «Нинизм. Этим словом я называю такую мифологическую риторическую фигуру, когда две противоположности взвешиваются одна с помощью другой и в итоге обе отбрасываются (не хочу ни того, ни этого)»[387].

Фигура «Квантификация качества», по мнению Р. Барта, проходит сквозь все уже упомянутые фигуры, и характеризует, в целом, ситуации, когда качество измеряют количеством. Таких примеров у нас в данной работе было несколько — и мифология рок — группы «Queen», и мифология освоения космоса во времена СССР. Такие мифологии оказываются преимущественно позитивными, могут интенсивно тиражироваться в медиасреде (стоит вспомнить, массовый успех биографического художественного фильма «Богемская рапсодия» о британской рок — группе «Queen» в 2018 году; и это через тридцать с лишним лет после их последнего концертного выступления). Кажется, что чем чаще будут транслировать такого рода мифы в медийной среде, тем ближе к высококачественному, идеальному мифообразу будет оказываться соответствующий популярный миф.

И, наконец, фигуре «Констатация» отводится роль покрывать сотворенный, искусственный мир. Данная фигура, по мнению Р. Барта, оказывается возвышенным эквивалентом тавтологии, а сам автор «Мифологий» довольно часто иллюстрирует констатацию в своих очерках, начиная с самого первого — с очерка «Мир, где состязаются в кетче».

Возможные новые риторические фигуры мифа, возникающие и существующие сегодня, оказываются во многом производными от суггестивной функции мифа и специфики медиасреды как пространства распространения мифов, при этом «…в каждом мифе может содержаться своя история и география, причем одна из них является знаком другой — миф тем больше созревает, чем шире распространяется. <…> …было бы лучше говорить о волнообразном распространении мифа. Так, миф о Мину Друэ распространялся как минимум тремя все более широкими волнами: 1) „Экспресс“, 2) „Пари — матч“, „Элль“, 3) „Франс — суар“. Некоторые мифы колеблются в неопределенности — сумеют ли они проникнуть в большую прессу, в среду пригородных рантье, в парикмахерские, в метро?»[388].