Следует отметить, что в современном информационном обществе, когда медиасреда буквально вторгается в повседневную жизнь человека, реальное осмысление фактов никогда не будет поспевать за созданием мифов. Поэтому важна актуализация конструктивного потенциала медийных мифов о прошлом, который содержится не только в фигуре «констатация качества», но может присутствовать и в остальных фигурах, учитывая, что констатация качества пронизывает другие риторические фигуры мифического означающего. И, вообще, мифическое означающее, даже существенно видоизмененное современной медиасредой, всегда, когда речь будет идти о роли мифа в жизни общества, имеет второстепенное значение. Главное же — это мифическое означаемое; то, что постоянно подвергается мифологизации. Именно поэтому необходимо осуществлять поиск конструктивных функций мифов о прошлом. Такой функционал может быть производным от суггестивности как современного свойства мифа, и воплощаться в объединяющих, консолидирующих, интегративных, психотерапевтических, стабилизационных функциях современных медийных мифов.
Еще одним измерением, способствующим поиску конструктивного потенциала мифов о прошлом, в том числе и транслируемых в медиасреде, является критерий оригинальности (естественности) происхождения, что, в конечном счете, является аксиологической характеристикой. Здесь мы воспользуемся одним из предложенных во второй главе вариантов классификации мифов. Так, если исходить из того, что в современном обществе можно выделить три типа мифов в современном обществе (научные мифы (когда рациональное знание обрастает мифологией), антинаучные мифы (когда заведомо ложное знание выдается за научное и далее, как и в случае с научными мифами, также обрастает мифологией), фолк — мифы (их можно также назвать «глобальными» мифами, именно такие мифы прочно и долго удерживаются в памяти)), то конструктивный потенциал и наивысшая ценность для человека и общества содержится именно в фолк — мифах. Фолк — мифы, на наш взгляд, характеризуются внутренней органикой, гармоничным сочетанием «архаического» и «конъюнктурного» уровней.
Интересно, что ценностная природа мифа спустя несколько лет после выхода «Мифологий» будет обозначена Р. Бартом в качестве ключевой при переосмыслении его идеи о современном мифе: «Хотя социальное отчуждение по — прежнему требует от нас демистифицировать языки (в частности, язык мифов), этот бой идет уже не за критическую дешифровку, а за оценку»[389]
.Фолк — мифы, глобальные мифы, и даже поп — мифы, иллюстрирующие фигуру «квантификация качества» — все такие мифы способны нести положительный заряд и выполнять конструктивные фукнции в социуме. Применительно к политической сфере, к сфере государственного управления такого рода мифы Д. Армстронг назвал «конституирующими», призывая к тому, что вокруг таких мифов должна выстраиваться политика: «конституирующие мифы» (мифомоторы) представляют собой сложные мифические структуры, позволяющие определять идентичность группы в отношении к государственному образованию[390]
.Проблемы формирования и реализации в современной России государственной политики памяти как отдельного направления государственной политики, сопоставимого по своим масштабам с молодежной, национальной, культурной и образовательной сферами государственной политики, привлекают все большее внимание как представителей власти, так и представителей науки и общественности. Усилия государственной власти по консолидации общества в России в последние годы актуализируют поиски новых образов национальной идентичности, в которой историческая память продолжает оставаться одним из важнейших символических ресурсов. Нарастание международной напряженности оборачивается усилением, прежде всего, мемориальных войн, публичными высказываниями политиков относительно острых моментов прошлого, использованием крупных исторических праздников как средств поиска идеологического и политического консенсуса или размежевания. Это становится особенно заметно на фоне подготовки к отмечанию 75 — летия Победы в Великой Отечественной войне. Вместе с тем, всякий, кто берется писать о политике памяти в современной России, не может не признать наличие целого ряда скрытых, а подчас и явных противоречий, наличие которых делает разговоры о наличии государственной политики памяти в Российской Федерации если не тщетными, то, по крайней мере, преждевременными. Это, однако, не означает, что такая политика не может быть создана. Вопрос — в ее адекватности той структуре коммеморативного пространства, которая сложилась в современной России и тех глобальных тенденциях, вне которых политика памяти как таковая просто не может быть реализована. Поэтому критическая направленность данного параграфа состоит не в полагании неких позитивных оснований, которые раз и навсегда могут быть положены в основу какой — либо определенной политики памяти в нашей стране, а скорее — в размышлениях о том, какой государственная политика памяти быть сегодня уже не может.