Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

Диву даешься, однако: Одоевцева была ученицей Гумилева – а вздыхала о Блоке! Тогда как ведь Гумилев и как поэт больше Блока, а уж как человек – неизмеримо выше. Да и не выиграла бы она от перемены. Гумилев ее добросовестно и искусно научил самому лучшему. Ее собственные стихи часто и талантливы, и даже оригинальны, – но отпечаток Гумилева лежит на них всегда, и особенно – на самых сильных.

А Блок… что же Блок. Из записок Одоевцевой можно понять, что Блоку-то она как раз была далеко не безынтересна. Может быть просто потому, что она была хороша и обаятельна (а у нас на этот счет не остается сомнений, когда мы глядим на ее портрет, приложенный к книге), а может быть отчасти и потому, что, в силу естественной человеческой слабости, ему бы доставило известное удовольствие переманить от Гумилева его самую способную ученицу. Только молодая поэтесса сама не пошла ему навстречу, из сложного комплекса робости, сомнений в себе и Бог знает каких еще чувств (возможно, больше всего из самого благородного: лояльности к своему великому учителю).

Портрет же Гумилева, набросанный не издали, а человеком, стоявшим рядом и умевшим понимать многое, если не все, в его душе (потому что все же Одоевцева была ведь еще совсем молода), тем более драгоценен, что в нем нет никакой идеализации, пожалуй, даже слишком подчеркнуто то, что могло бы показаться смешным, мелким, а то и отрицательным, – и, тем не менее, каким привлекательным, мужественным и благородным встает перед нами здесь создатель акмеизма, паладин музы дальних странствий!

Что до мелочей, может быть кого и оттолкнет, а нам так кажутся чрезвычайно милыми его слабости вроде того, что он любил читать «Мир приключений», но, на случай непредвиденного посещения со стороны всяких литературных снобов, обычно держал у себя на столе раскрытой «Критику чистого разума»!

У действительно больших людей часто сохраняются на всю жизнь некоторые детские черты характера, и Гумилеву, не только поэту, но в то же время и воину, и герою, они очень хорошо пристали. О его спокойном, чуждом рисовки мужестве Одоевцева нам говорит, касаясь его участия в заговоре Таганцева, подтверждая, что он играл там важную роль; впрочем, она знала, до конца, лишь немногое: Гумилев вполне доверял своей юной ученице, но, по понятным причинам, не посвящал ее в свои опасные секреты; так случилось, что кое-что ей все же было известно.

Иногда Одоевцева уж слишком скромно и сдержанно говорит о Гумилеве. Был ли он образованным человеком? Боже мой, да, конечно, же да! Блестяще образованным человеком, даже на фоне того незаурядного времени. Кто следил за публикацией его сочинений Глебом Струве, мог заметить маленький эпизод: издатель позволил себе усомниться в познаниях Гумилева в области византийской истории – и получил от одного из специалистов мирового масштаба по византологии письмо, подтверждавшее, что «Отравленная туника» Гумилева построена на весьма солидном изучении не только греческих, но и арабских материалов.

Придирки же ученых педантов к тому, что Гумилев по-французски писал иногда с ошибками – все это куда как пустое дело! Он и по-русски делал фантастические ошибки в орфографии, над которыми сам посмеивался. Это – странность выдающегося человека, ничего не имеющая общего с недостатком культуры (хотя может быть и любопытная с психологической точки зрения). И еще глупее насмешки, что он в одном переводе с французского будто бы перепутал: старушка ворчит на котенка, а он написал, что читает Минею. Да не спутал же, конечно: просто позволил себе вольный, допустим и не совсем удачный перевод – обычная ведь вещь!

Не без горечи читаешь места, где Одоевцева зачем-то повторяет вздорные обвинения Гумилева в скупости и эгоизме. Уж ей-то бы должно быть виднее… Ведь чуть ли не на каждой странице ее книги Гумилев то ей самой, то другим, делает ценные подарки.

Предлагал подарить шкуру леопарда – которая в любое время стоит больших денег! – а на ее отказ подарил картину Судейкина… Подарил мешок селедок (в голодные годы!)… Угощал из своего скудного пайка… По случаю годовщины, решил от себя устроить панихиду по Лермонтову, и так щедро расплатился со священником, одарил хор, подал нищим, что они все были удивлены и тронуты… Много бы еще примеров можно привести: но к чему? Ясно: так скупцы и эгоисты никогда не делают; неспособны делать.