Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

Одно время открытый советский патриот, всегда по взглядам крайне левый, Адамович теперь, тут, как будто и против большевизма. Но как? Порицая слегка, он упорно подчеркивает, что это, мол, строй, который весь русский народ признает и поддерживает, и который призван восторжествовать на всем земном шаре. Вообще, для него аксиома, будто свет всегда идет слева.

Зарубежная его деятельность, поддающаяся обозрению, оказалась самою черной: гонитель живых талантов, затравивший Цветаеву (с помощью бездарных своих эпигонов вроде Вейдле[345]), придушивший ряд подававших надежды молодых поэтов и прозаиков, долгие годы простирал он над зарубежной русской литературой свои совиные, нетопырьи крыла. Ненавистник Достоевского, хулитель Пушкина, со снисходительным пренебрежением отзывавшийся о Лермонтове, оплевывавший Есенина, – благосклонен он оставался к одному Толстому, за разрушительные, нигилистические элементы в его философии; да к Блоку, за его полный греха и соблазна демонизм. Как же ничтожны или наивны должны были быть люди, десятилетия видевшие в нем авторитет, учителя, властителя дум!

Но вот что интересно особо: те места, где этот вконец плохой и злой, и очень хорошо осведомленный субъект начинает говорить о самых важных и близких для нас вопросах. Стоит внимательно задуматься над его мыслями; и потому – сделаю из них пространные выписки:

«С "народом-богоносцем" нам очень не повезло. Как известно, некоторые из самых глубоких русских умов – Тютчев, Достоевский и др. – утверждали, что Россия призвана спасти мир: Запад будто бы подпал под власть дьявола, Россия служит Христу и должна, значит, озарить своим светом заблудившуюся, обезумевшую и грешную часть человечества…

Сейчас Запад с Россией как будто поменялись ролями, и об этом одинаково часто приходится и читать, и слышать: в наше время Запад будто бы представляет христианство и христианскую культуру, Россия представляет сатану и все сатанинское… Если бы Тютчев, Достоевский или такие славянофилы, как Хомяков, а еще лучше Ив. Киреевский… если бы вышли они из могил и взглянули на современный мир, то в соответствии со своими основными убеждениями должны были бы признать, что христианского "стана" на земле больше нет: остались два сатанинские лагеря, или по крайности, один полностью сатанинский – в России, другой полусатанинский – на Западе.

Исчезла христианская, царская, православная Россия. Новая Россия неожиданно обошла Запад слева и заставила его для борьбы с нею… сделать крутой поворот в 180 градусов… "Эти бедные селенья, эта скудная природа" исчезли в России за всякими электрификациями и Днепростроями… Для этих видений нет больше места в мире. По Тютчеву и по всем его единомышленникам игра проиграна, темные силы восторжествовали, а если между собою они не ладят, то от исчадий ада и ждать нельзя мирного сожительства.

Не думаю, чтоб эта философия, в наши дни, по ходу истории, оказавшаяся столь скорбной, – пришлась кому-нибудь по сердцу. Не думаю, чтобы кто-нибудь попытался ее гальванизировать.»

И Адамович заканчивает нотой ликующего, злорадного триумфа: «Нельзя искать какой-либо поддержки в великом русском религиозно-политическом вдохновении прошлого века!»

Однако, как сказал Виктор Гюго:

Non, l’avenir n’est à personne:
Sire, l’avenir est à Dieu![346]

He прошло и пятнадцати лет, как картина радикально изменилась.

Идет борьба сатанинских сил, а в дали подобно северному сиянию встает возрождение России, которого Адамович предугадать не сумел, и которое, несомненно, привело бы его в жесточайшую ярость! И оно идет как раз под знаменем воскрешения и обновления тех славянофильских идей, над которыми он победно, – но несколько чересчур поспешно, – ругался и потешался. Вступает в игру новый фактор, способный все изменить; и делается вполне вероятным, что Россия спасет-таки мир! А что на полусатанинском Западе есть силы, могущие с нею объединиться, это тоже верно, хотя и второстепенно.

Адамович скомпоновал свои торжествующие, хохочущие страницы с целью нас втоптать в пыль, отнять у нас всякую надежду и припереть к парализующему силы отчаянию, – и вот живая жизнь взялась его опровергнуть и его схемы разрушить! Воистину, никто как Бог!

Дважды в жизни довелось мне видеть Адамовича. Расскажу про это для будущих исследователей. Вскоре после войны, на собрании в Париже Союза Писателей, когда исключали из него советских патриотов, – первом собрании, на котором я присутствовал, принятый в члены по рекомендации С. П. Мельгунова и Р. Б. Гуля, – встал некто и стал говорить, в защиту коммунистов, об относительности понятия свобода, со ссылками на Платона и Аристотеля; и тянул, пока весь зал не начал ему кричать, что речь не о такой свободе идет, а о политической свободе.