Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

Где корни этих переделок и нововведений в русском словоупотреблении, легко догадаться. Для известных левых кругов, вместе с большевиками, представляется крайне важным выразить и вкоренить в массах презрение и пренебрежение к монархам, не только живым, но и мертвым, действовавшим в далекие эпохи; это есть часть их борьбы против самого принципа монархии, им ненавистного и втайне страшного, и который им хочется во что бы то ни стало как можно сильнее дискредитировать.

Жаль, однако, что этот довольно дешевый трюк оказывается на практике вполне эффективным: из левеньких газеток он перекочевывает в более солидные печатные органы, в том числе и правого направления. А там – привычка есть вторая натура; и мы, не сознавая того, будем услужливо следовать подсказке наших врагов.

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), 10 октября 1981, № 1647, с. 3.

Падение культуры языка

В своей очень хорошей статье о Провансе, Л. Врангель употребляет, говоря о римской эпохе, наравне с правильными формами латинских имен, – Клавдий, Мессий, Виргилий, Марий, – другие, вряд ли допустимые с точки зрения русского языка, как Корнелиус Галлус, Фульбиус, Секстиус, Гнифо. Это создает странный и необоснованный разнобой, тогда как в России существует на этот счет очень старая и весьма почтенная традиция, продолжающая соблюдаться и в СССР, в силу которой испокон веков пишут: Понтий Пилат, Нерон, Публий Овидий Назон и т. д. Нет причин от нее отказываться.

Не стоило бы придираться к мелочи, которую можно расценивать как индивидуальный каприз, или на худой конец как небрежность автора. Но, к несчастью, подобное обхождение с именами и названиями начинает входить в эмиграции во всеобщий обиход. Так, некоторое время назад другой автор «Русской Мысли» не только писал «Марцеллус» вместо «Марцелл», не даже и «Корвинус», имея в виду венгерского короля Матвея (или Матиаса) Корвина, имя которого хорошо известно русской исторической литературе.

Так обстоит дело с латинскими именами. С греческими еще хуже. Что до имен и географических названий из современных иностранных языков, русские эмигрантские газеты, почти без исключения, преподносят их читателю в изуродованной – нередко до полной неузнаваемости – форме, притом совершенно расходящейся с традиционно принятой в России системой.

Во время событий в Венгрии Имре Надь[729] фигурировал в эмигрантских газетах то как Наги, то как Нажи, то как Наджи. Венесуэльский президент Хименес[730] в некоторых печатных органах превращался в Джиминеса. Французский политический персонаж Дид в Америке делался Дидесом. Но это еще не столь возмутительно и нелепо, как искажение названий городов и областей, знакомых всякому грамотному русскому человеку по школьному курсу географии, входящих в повседневное употребление и являющихся элементом национальной традиции. Недопустимо писать чудовищное «Тексэс» вместо Техас, поскольку «техасские ковбои» стало давным-давно в русском языке ходким нарицательным выражением; еще глупее выдумывать «Вирджинию», когда трудно было бы изгнать из русской литературы упоминание о «виргинском табаке». Что до комического «Хайдельберг» вместо Гейдельберг, то это конечно есть плод попыток показать свою ученость, – выдающий наоборот малограмотность изобретателя.

Это падение языковой культуры уживается, и может быть не случайно, с падением культуры вообще. Разные бывают журналисты, и различна их степень образования. Но все же, когда в одной русской газете из номера в номер в политическом обзоре путают Британскую Гвиану с «Британской Гвинеей» и республику Гаити с островом Таити, делается уже не грустно, и не смешно, а просто жутко.

Орфография тоже оставляет жалеть лучшего. Позволим себе отметить в то же статье о Провансе упоминание о «графах де Гриньан». По законам русского правописания после мягкого знака может стоять только я, но никак не а; поэтому всегда писали и пишут: коньяк, Арманьяк, д’Артаньян. Но в эмигрантских печатных органах встречаешь (в иностранных именах) даже мягкий знак после гласных (Боьэ, чтобы передать (Boyer)…

Ставишь себе вопрос, не лучше ли бы было вместо бесплодных споров о новой или старой орфографии и протестов против всякого слова, производящего впечатление новизны (хотя иной раз на деле вовсе и не нового в русском языке), навести хоть немного порядку хотя бы только в языке эмигрантской прессы, так чтобы изгнать из нее все эти кошмарные «Тексасы» и «Джемейки», «фармы» и «фармеров», и тем боле всяких мифических «Корвинусов» и «Джиминесов»?

Изменения и нововведения в языке неизбежны, пока он живет, и часто полезны. Но ведь здесь мы имеем дело с другим: просто с искажением языка, с торжествующей неграмотностью, с незнанием литературной нормы и нежеланием ее знать; и это отягощается еще тем, что такое написание имен и названий чревато легко возможными недоразумениями.