Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

Повторю: тезис Струве (в его книге и во всех выступлениях на данную тему) есть то, что вторая волна целиком-де состояла из невежественного плебса, думавшего только о самоустройстве и абсолютно не имевшего политических взглядов. А поскольку он все же принужден признавать, что в ней были и интеллигенты (как редчайшее, мол, исключение), то он их описывает как преданных февралистов (хотя какие же имена-то мог бы назвать?).

Люди как я – ему что бельмо на глазу. О тех, кто давно умерли, – Норд, Ширяев, Башилов и другие, – можно молчать. А я, на беду, еще жив. Порчу музыку… Хотя меня и зажали в клещи: бьют с двух сторон – как легитимиста и как антилегитимиста.

И какую карьеру он сделал! Хотя ведь ничем не выдавался и не выдается… А теперь – бесспорно самый влиятельный человек в русской эмиграции во Франции, с огромными связями в России, одна из главных фигур в Константинопольском Экзархате, близок к Московской Патриархии, etc. О материальном положении – что уж там и говорить! Дай Бог всякому (но дает, конечно, не Бог…).

Вот, как далеко можно уйти через ложу! А мне очень даже предлагали (когда я учился в Богословском институте на rue de Crimée).

Я отказался – и не жалею.

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), 21 января 2012, № 2932, с. 2.

Лингвистика и народоведение

Убиение русского языка

Наш язык получает тяжелые удары с двух сторон: от большевиков и от эмигрантов.

Первые всегда открыто мечтали заменить русский язык советским, что бы им позволило освободиться от стеснительного наследия российской культуры: вся дореволюционная литература стала бы народу недоступна без перевода (а переводили бы они…). Тут правящая каста упустила момент, не введя сразу после революции (когда только и возможно было) в качестве государственного языка какой-либо иной (будь-то татарский, либо украинский), не обремененный неудобным грузом старой моральной и национальной традиции. Разрушение письменной речи (которая в наши дни быстро отражается на устной) есть поэтому для них закономерная, рассчитанная акция.

Эмиграция же действует бездумно; окруженная и завороженная иностранным миром, оторванная от почвы, она выражается все неправильнее и неряшливее; с растущей быстротой, ибо первоначальные кадры высокообразованной интеллигенции в ней исчезают и заменяются новыми, сортом пониже. Деградация сильно обострилась с появлением третьей волны, совмещающей оба недостатка: привычку к советскому жаргону и угодливую готовность имитировать Запад. Острее всего упомянутые выше дефекты сказываются в периодической печати, по ту и по сю стороны Железного Занавеса. Отметим как курьез, что один публицист из новейших уже выражал пожелание, чтобы отныне даже старые книги эмигрантских писателей, в случае переиздания, печатались бы согласно языковым навыкам третьеволновиков.

Процессы сии столь очевидны, что время от времени читатели подымают стихийные протесты; но не имея научной подготовки, они возражают-то обычно против нарушений нормы сравнительно неважных (хотя и заслуживающих осуждения), как употребление иностранных слов, просторечных форм, неграмотных словосочетаний.

На деле тенденции куда более угрожающие ширятся сейчас с нарастающей мощью: невежественные и ленивые журналисты, в СССР и за границей (при пособии иностранцев разного полета), стремятся уничтожить склонение, на котором держится русский язык, и без которого он автоматически превратится в нечто совсем иное, чем он есть; и уж верно, не лучшее! Им так удобнее; не надо думать, и не надо иметь знаний (каковыми они не располагают).

Почти нет зарубежных печатных органов, где бы данная болезнь не отражалась; в более компетентных – реже, в более серых – сплошь. Вот несколько примеров. «Русская Жизнь» рассказывает о покушении на Ригана[728], произведенном Джоном Xинклей (вместо Хинклеем); «Русская Мысль» комментирует фильм, созданный югославским режиссером Кристо Палич (вместо Паличем); «Часовой» вспоминает боевую деятельность лейтенанта Бренн (вместо Бренна). Ряд журналов («Континент», «Современник», «Борьба») дает польские, чешские и другие славянские фамилии с чудовищными окончаниями на-И и на-Ы, вместо нормальных по-русски-ИЙ и-ЫЙ: Белоградски, Сольски, Счастны, и, соответственно, статья Белоградски, книга Сольски, спортивные достижения Счастны и т. п.

Это последнее ужасающее новшество попадается (однако, слава Богу, все же изредка и в порядке исключения!) и в Советском Союзе; так, мы видели – и в научном журнале! – фамилию некоей польской лингвистки в форме Тополиньска (вместо Тополинская; Ь тут совершенно лишний тоже).