Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

Ярко оптимистическим высказыванием является, зато, наоборот, характеристика друзей Георгия Васильевича, сына Василия Ипполитовича: «Это новое какое-то племя людей, рыцари политических сражений, дуэлянты нового качества, хотя чем-то напоминают извечных русских дуэлянтов своим бесстрашием… Они бесстрашны, эти дуэлянты, ибо знают, что их ждет. Но они – люди чести…»

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Библиография», 1 октября 1983, № 1732, c. 3.

Д. Антонов, «Восстание» (издательство Чеховград, Западная Германия, 1983)

Книга является продолжением романа «Чеховские университеты» (опубликованного там же, в 1982 г.). Оба тома рисуют судьбы нескольких семейств в России и за рубежом, первый за весь период, начиная с революции, второй же – в наши дни. С идеологической точки зрения, почти все мысли автора (выражаемые, обычно, его положительными персонажами) нам вполне симпатичны и приемлемы.

Разбирая деятельность советских литературоведов, он резюмирует: «Так отрицались устои русской литературы, завещанные всей классикой, традицией мировой культуры, отличавшей всегда Бога от дьявола, гения от злодея». Советский провокатор Серебряков, посланный на Запад для разложения эмиграции, развивает следующие идеи: «Каждый русский, какое бы важное место он не занимал в советском аппарате, прежде всего – сын России! Патриот Родины должен мыслить государственными категориями!.. Мы должны быть на страже социальных завоеваний последних десятилетий: обобществленное сельское хозяйство и национализированная промышленность». Начало этого построения – не конек ли г-на Нилова и К°, а конец – не та ли же музыка, что мы слышим из уст г-на Эткинда и г-жи Иловайской[237]? Антонов, без сомнения, не имел их в виду (да они все, вероятно, вполне честны и искренни в своих неудачных взглядах), но так хорошо вышел у него собирательный, обобщающий образ фальшивого демагога, что он воплотил в себе худшие заблуждения, бурлящие в эмиграции, в реальной жизни!

Подлинный патриот, Михаил Москвин, возражает Серебрякову: «Чекизм подмял под себя… культуру России, заложенную в классиках. Сегодня борьба против мыслящей интеллигенции – главная идеологическая задача партии и всех ее органов», и справедливо опровергает представление будто «вся интеллигенция была левая», а Достоевский представлял собою исключение.

О Достоевском Москвин констатирует: «Даже самые страшные предположения Достоевского о бесах – оказались на поверку всего лишь невинной культурной проекцией… Действительно, даже самые страшные предположения классиков не могут сравниться с тем кровавым кошмаром, в который партия погрузила Россию». Откуда он делает правильный вывод: «Высшая ныне правда: борьба против советской чумы».

Согласимся и с таким мнением: «Власов и военнопленные знали советскую власть, поэтому и боролись против нее, в отличие от некоторых эмигрантов» (тут бы тоже легко можно подставить кое-какие имена людей, 50 лет живших за рубежом и известных своею ненавистью к Власову и к Краснову).

Но если принципиальные установки автора мы одобряем, стиль его, пересыпанный неприличными словами и скользкими шутками, вызывает наше решительное осуждение. Коль скоро его основная цель – защищать русскую интеллигенцию, то не подобает употреблять язык, который эта интеллигенция традиционно презирала! Роман сильно выиграл бы от очищения слога.

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Библиография», 15 января 1982, № 1695, с. 3.

Три романа о Резанове

Русская литература, и советская, и эмигрантская, долго оставались в долгу перед памятью Николая Петровича Резанова, замечательного государственного деятеля XVIII–XIX веков; как ни странно, упоминания о нем скорее можно было найти в иностранных источниках на различных языках – немецком, английском, французском и испанском. Зато теперь этот пробел можно считать заполненным: в распоряжении читателя – целых три русских романа о Резанове, изданные один в Москве, а два другие в Америке.

чем, он еще до того, в 1948–1949 годах был помещен в парижском журнале «Возрождение», под названием «Камергер и гишпанка». За ним следует, в смысле хронологии, историческая повесть – т. е. собственно, короткий роман, – Юрия Качаева[238] «И гневается океан», опубликованный в Москве, в 1970 году. И наконец, последним и самым новым из трех, появился «Камергер двора» Виктора Петрова[239], увидевший свет в Вашингтоне в 1973 году.

Сказать читателю, которая из этих книг – лучшая, было бы трудно: они во многом – разные, хотя и все на одну тему. Самое, пожалуй, интересное, это – прочесть все три и сравнить, как они излагают события и освещают факты.