Миг единый

Когда Александр Петрович окончательно очнулся на широкой деревянной кровати и осознал, что с ним произошло, он тут же подумал: «Это все, я умираю…» — и ему сделалось страшно, так страшно, что он ощутил себя маленьким, словно превратился в беспомощного мальчишку, едва вставшего на ноги, чтобы сделать первые шаги, и перед ним выросла черная, бездонная яма, такая огромная, что ни обойти, ни перепрыгнуть было невозможно. Ощущение полной беззащитности и беспомощности еще более усилилось, когда ему дали выпить лекарства из столовой ложки, поднесенной ко рту; ему захотелось плакать, он уже успел забыть, когда в последний раз возникало в нем такое желание, а тут слезы подступили к горлу, Александр Петрович не в силах был сдержать их. Слезы не облегчили его, мысль о том, что в любую секунду жизнь может оборваться, сковывала Александра Петровича, создавая внутреннюю необоримую дрожь, и этот страх, даже ужас поначалу поглощали его целиком, пока он не уснул под воздействием лекарств.

Он проснулся засветло, увидел дремавшую на стуле сестру, а на соседней кровати лежавшую с открытыми глазами Катю, и первое, что пришло ему на ум: «Еще жив…» — и он обрадовался, что дарована отсрочка. Катя разбудила сестру, они захлопотали, забеспокоились вокруг, него, но Александр Петрович не мог отдаться их заботам, он продолжал думать о своей смерти, но теперь в нем появилась слабая надежда: если удалось прожить ночь, то, может быть, удастся еще далее отодвинуть кончину. Теперь он стал думать о нелепости случившегося, — ведь ничего такого не происходило в его жизни: не было ни серьезных болезней, ни катастроф, никаких иных событий, которые бы вдруг обрушились на него, он был силен и уверен в себе, когда по нему ударила беда и сразу же отбросила на край бездны. За что? Ведь он так еще нужен. Всем. И Кате, и этой еще не окрепшей в жизни девочке, его дочурке Танюше, и огромному заводу, который был под его началом, он нужен людям и поэтому не должен умереть — так он размышлял, словно пытался кому-то доказать необходимость своего существования, кому-то такому, от которого все это зависело, — ведь в повседневной жизни он привык думать, что все от кого-то зависит так же, как судьбы многих часто поворачивались им самим; Александр Петрович находил все больше и больше поводов, чтобы окончательно доказать нелепость своего ухода из жизни, и эти размышления в какой-то мере отодвигали страх.

Старичок кардиолог объяснил ему, что страх — непременный симптом его болезни и с этим надо на какое-то время примириться. Александр Петрович это понял, но принять не мог, он подумал: врач успокаивает его, такая уж обязанность у врачей — успокаивать больных, но он сам отлично чувствует, что смерть стоит рядом. Чтобы все-таки преодолеть в себе тяжкое чувство, он стал вспоминать, что на войне много раз подвергался смертельной опасности, бывали мгновения, когда начинало казаться: все, это конец, — и все-таки находилась лазейка, щель, и он выскакивал; конечно же и там, на войне, он испытывал приступы ужаса, но, как правило, они были краткими, он научился подавлять их в себе и недаром слыл смелым человеком. Почему же, когда был мальчишкой и вся жизнь еще открывалась перед ним, он был лишен этого всепоглощающего страха, а теперь, когда ему стукнуло пятьдесят пять, и много пережито, и всего изведано, и столько осталось позади, что и удивляться почти нечему, он так испугался за свою жизнь?..