Миг единый

Сейчас ей нужно было взять себя в руки и суметь подавить мешающие размышлениям эмоции; необходимо видеть хотя бы на два-три хода вперед и нечего прятаться за надежды, она должна точно знать, что и как делать, если… Нет, тут не должно быть полунамеков, тут — только беспощадная правда, она одна может высветить грядущее… Если его не станет, как жить дальше?..

Она стояла у окна, Танюша играла в своем углу, а Катя продолжала, потирая руки, дуть в них, словно согревала пальцы дыханием… «Конечно, нельзя оставаться в Л. Здесь мы сразу станем «бывшие». К «бывшим» всегда относятся даже хуже, чем к пришлым… Надо будет уехать в Москву. Там мама, она поможет с Танюшей… И можно будет еще кое-как устроиться…» Конечно же министерство на первых порах не бросит их, кое в чем поможет. Может быть, даже с переездом… Но должно быть еще что-то другое, должно быть еще нечто очень важное, в котором могло бы быть заинтересовано как можно больше людей… Есть ли такое?.. Должно быть. Обязательно! Надо искать…

Катя напрягла память, мозг ее работал усиленно, но ничего не приходило на ум.

И вдруг осенило — зеленые папки! Вот что! Ведь не случайно Александр Петрович вызвал сюда Олю, они когда-то работали вместе. Значит, в этих папках есть такое… Вот что может быть важным для всех!.. Там могут обнаружиться труды, за которые потом надо бороться, издавать. Во всяком случае, это уже цель, это настоящая цель. Так разве можно отдавать эти папки?

И тут же приняла решение: все, хватит этим приезжим людям здесь быть; прибыли, повидались, как и хотел Александр Петрович, пора и честь знать, пусть уезжают, и чем быстрее, тем лучше.

6

Обедали молча за большим столом в гостиной; казалось, что все сосредоточены на еде, кроме Бориса, который беззаботно поглядывал то на одну из женщин, то на другую; на столе стояла бутылка вина и коньяк в графинчике. Катя никому не предложила выпить, тем не менее Борис непринужденно взял графинчик, налил себе и с удовольствием выпил.

— У нас заговор молчания? — спросил он.

Катя не повела головой в его сторону…

Оля поежилась, ей неприятен был сейчас даже голос Бориса; только что она пережила еще один приступ зависти, когда увидела Танюшу; как-то так случилось, что эта красивая стройненькая девочка до сих пор не попадалась ей на глаза, а сейчас, проходя к столу, она внимательно взглянула на Олю, и в ее взгляде Оля уловила нечто близкое Александру Петровичу… «Вот какая у них дочка, — подумала Оля, и это открытие обернулось для нее ощущением собственной непоправимой потери. — Ведь и у меня могла быть такая… Как же так, что у меня нет?.. Сама, сама виновата, дура! Все суетилась, все некогда было… А может, и лучше, что нет? Росла бы без отца… Глупости! Он бы не ушел тогда… Ну, а если б и ушел, то все равно был бы у меня родной человек…»

Надежда Николаевна чувствовала — между Олей и Катей что-то произошло — и, рассудив, прикинула: да, конечно, эти две женщины должны были рано или поздно столкнуться, они не могли любить друг друга; одна за то, что была унижена и обездолена, а вторая потому, что нанесла боль другой. Надежда Николаевна давно заметила, что большей частью женщины менее всего прощают тех, кому сами же нанесли обиду. Ей не хотелось узнавать, из-за чего они столкнулись, лучше всего не вмешиваться, да и жила Надежда Николаевна сейчас другим: все еще не могла отойти от встречи с Александром Петровичем. Она по-новому видела то улыбку Александра Петровича, то глубоко упрятанную безысходную тоску, ей хотелось обласкать его и пожалеть, она удивлялась и восхищалась, какой он стал могучий человек, даже в болезни своей не дрогнул душой и сказал ей то, что не каждый скажет: «Что же ты ушла тогда от меня, дурочка?»