Миг единый

— Ну, а дальше, в сущности, простая история. Она нашла себе этого Павла. Конечно же он способный инженер, и Юрий Сергеевич считал, что он способный. Но он рыба. Больше о нем, пожалуй, ничего и не скажешь. Диванный мальчик. Он рос под полной опекой родителей, они его берегли, он грыз науку и шоколадки. И таким вырос: все знает, ничего не умеет. Но ей он пришелся. Видимо, она решила, что может сделать из него человека. А может быть, он ей понравился, потому что такой человек ни в чем ей помешать не может? Ну вот, она нашла этого Павла, и Юрий Сергеевич ничего поделать не мог. Он начал ревновать и сходить с ума. И дошел до инфаркта. Вот и все. Наверное, он прожил бы еще много лет, наверное… Но знаешь, Коленька, сейчас минуло время, я отошла от этой истории, и я не могу его осуждать. Он выбрал свой путь, и никто не может быть его судьей. Он познал нечто такое, что не всем дано, а познав, заплатил за это. Цена оказалась слишком велика. Жизнь… Но если точно, то остаток жизни, потому что большую часть ее он прожил интересно для себя, и финал оказался ярким. Я, конечно, глупая баба и все у меня перепутано, но, видит бог, я его не только не виню, я ему завидую… Вот так, Коленька, теперь ты легко поймешь, почему я не могу без Наташи. Сначала я ее ненавидела, а потом получилось так, что я не могу без нее, как без дочери. Может, это еще и потому, что она сирота, он так много в нее вложил, что порой я его узнаю в ней… Но ты не подумай, она не такая, как он. Она машина. Правда, эмоциональная машина, но все чувства ее как направленный взрыв. Азарт, увлеченность идеей, воля… Ну, а вот жалости, грусти, тоски — не жди, этого в ней нет, этого она не знает. Она самая настоящая машина, и сконструировал ее Юрий Сергеевич, и потому, Коленька, я ее люблю и не могу жить без нее…

Ушастый разливал водку по стаканам, делал он это аккуратно, старательно, плеснет из бутылки и прицелится, примеряет, всем ли одинаково, и, обнаружив, что в одном из стаканов больше, доливает в остальные; Софья Анатольевна посмотрела, как он это делает, и вдруг решительно пододвинула к нему свою рюмку:

— А ну-ка, налей!

Произнесла она это так строго, что рука у парня дрогнула, и он, даже не взглянув на товарищей, чтоб получить их согласие, налил Софье Анатольевне в рюмку; она поспешно взяла ее и одним крепким глотком проглотила водку, не поморщившись.

— Вот это да! — восхитился ушастый. — Во бабка дает!

И едва успел он закончить, как пухлая рука Софьи Анатольевны взлетела над столом, и она влепила парню такую звонкую оплеуху, что в кафе сразу же установилась тишина.

— Какая я тебе бабка, сопляк!

Парень растерянно почесал красную щеку, пробормотал по-детски:

— Да ладно тебе!

И Николай Васильевич не выдержал, расхохотался и тут же услышал, как все вокруг начали смеяться, а парень сидел потный и растерянный, а Софья Анатольевна хлопала глазами, удивляясь — как же это у нее так вышло.

— Коленька, — просяще позвала она, — уйдем, пожалуйста, из этого вертепа.

Он оставил деньги для официантки на столе и повел Софью Анатольевну к выходу, чувствуя, как все в кафе следят за ними; они вышли на улицу, тут она глубоко вздохнула, и лицо ее при этом сделалось плаксивым.

— Ну что, Коленька, делать? Совсем я стала плоха. Ну за что, за что ударила этого милого губошлепа?

Он проводил Софью Анатольевну и, когда ехал на завод, подумал: вот все и встало на свои места, догадка подтвердилась, да он еще и прежде слышал, что Поповский перед смертью полюбил какую-то девчонку, но слухи — всегда слухи, а теперь он убедился, что все это было на самом деле… Он-то уж знал Поповского, знал, как мог тот увлечься, вряд ли это было некое слюнявое обожание старого профессора молоденькой аспирантки. Поповский не из таких, каждый шаг его по жизни был тверд, прочен, и потому это могла быть только любовь, то высокое состояние духа, через призму которого в последний год своей жизни он видел мир, и так велико оказалось это чувство, что оно всколыхнуло в нем иные силы, их хватило и на подлинное счастье и на огромную душевную щедрость: ведь не случайно появилась тетрадь со стихами, новая книга о космизации науки и техники — светлая, яркая книга, полная надежд и уверенности в будущем, и, наконец, девушка Наташа, его ученица…

Николай Васильевич попытался представить их рядом: Юрия Сергеевича в замшевой темно-коричневой куртке и белой водолазке, плотно облегавшей его короткую шею, — именно в таком наряде Николай Васильевич и видел его перед отъездом в Лондон, видел мельком, так что и поговорить было некогда, — и все же заметил, как он бодр, задиристо топорщился над широким лбом рыжеватый с густой проседью ежик его волос и весело, даже лукаво поблескивали маленькие подвижные глаза; да, рядом с ним вполне можно было представить Наташу с ее ироничной усмешкой. Ничего не скажешь, они бы могли смотреться вместе… Он-то любил, а она? Кто же об этом знает…

13