Миг столкновения

Как игла в руку входила, я даже не почувствовал. Лежал на койке, мыслями был далеко. Медсестра одеяло подоткнула, теплое такое, мягкое. Для того оно теплое, что от внутривенного вливания может знобить. Пока не знобит. Вообще ничего не чувствую.

– Здравствуй, Джонас.

Надо мной стоит миссис Фишер, мама моего приятеля Зака. На ней розовая медицинская униформа. Я мог бы и сам сообразить: в таком городишке, как наш, знакомые кругом, в том числе в больнице.

– Здравствуйте, миссис Фишер.

Горло скребет, потому что я сдерживаю вопль о помощи. Выпрастываюсь из-под одеяла, сажусь на койке. Стараюсь выглядеть максимально здоровым.

– Я говорила с врачом, смотрела твою карту. Как ты себя чувствуешь?

Миссис Фишер по-прежнему стоит возле койки.

– Нормально.

Не могу поднять на нее глаза.

– Они маме уже звонили?

Миссис Фишер делает сочувственное лицо. Наверно, сообразила, почему я не хочу, чтобы мама знала.

– Ты несовершеннолетний, Джонас. Таковы правила.

Киваю. У меня с головой порядок. Просто маму жалко. Мало ей печали, так еще и это. Главное, была бы реальная причина, так ведь нет – я здоров. Мне нужно домой, срочно. Чтобы мама своими глазами увидела, что я цел и невредим. А теперь вот ей придется узнать, что ее сын угодил в ту самую больницу, где умер ее муж.

Все-таки поднимаю глаза на миссис Фишер.

– Вы что-нибудь знаете о Виви, о девушке, которую на вертолете забрали? Она… мы просто дружим.

Голос Виви так и звенит в ушах. Ах, мы просто дружим; просто дружим, Джонас, бесценный мой ханжа? Нет, Вив. Мы не ПРОСТО дружим. Пожалуйста, выживи. Выживи, Вив.

– Ее отправили в госпиталь Святой Елизаветы[10]. Будут делать операцию.

– Значит, все плохо?

Миссис Фишер медлит – то ли потому, что все действительно плохо, то ли из соображений медицинской этики. Очень надеюсь, что ради меня она эти соображения отбросит. Пауза – будто расстояние от края обрыва до полоски земли далеко внизу.

– На самом деле, хорошего мало; впрочем, могло быть и гораздо хуже. На место аварии ездил наш медбрат. Он говорит, что травм головы и позвоночника нет.

Затем миссис Фишер произносит слова «серьезные последствия», «опасная езда», «внутреннее кровоизлияние», «открытый перелом», «сухожилие» и все в таком духе. Я плохо воспринимаю, теряюсь в своих мыслях, реагирую, только когда она выдает:

– Слава богу, у нее ума хватило надеть шлем.

Тут я закрываю лицо руками, раскачиваюсь на койке. Как это мне удалось настоять? Как мне удалось?

* * *

Вскоре меня выписывают. Собираюсь прямо из холла позвонить Сайласу. Миссис Фишер сказала, нет смысла ждать новостей о Виви в больнице. Операция займет несколько часов, потом Виви еще долго будет без сознания от действия специальных препаратов. Это нужно, чтобы в ее организме запустился процесс выздоровления.

Очень странно идти по коридору без посторонней помощи, когда еще ночью надо мной квохтал целый штат медиков. Эта ночь была соткана из миллионов медлительных минут; таких медлительных, что не верится: неужели на мне та же самая одежда, что накануне? Не верится, что это случилось. Кружится голова, в чем я, конечно, ни под каким видом не признаюсь медсестрам.

И вдруг я останавливаюсь как вкопанный.

Вдалеке, возле медсестринского поста, – мама. На ней пижамные штаны и свитер не по размеру, слишком просторный. Но говорит она деловито, держится прямо. Помогает себе уместными жестами. Хочу окликнуть маму – и не могу. Стою и смотрю. Вспоминаю, как несколько лет назад Исаака укусила пчела, и он распух, что твой круассан. Мама, наверно, была в ужасе. Но я отлично помню, каким спокойным, твердым голосом она сказала: «Все будет хорошо», – и мы все поверили. Потому что она – наша мама; она контролировала ситуацию. Вот и сейчас она выглядит так же, как тогда, даром что одета во что попало. Она выглядит и действует как моя мать. Я – не круглый сирота; у меня осталась мама.

Приближаюсь настолько, что могу коснуться ее, и лишь тогда говорю:

– Мама.

– Джонас! Слава богу!

В маминых глазах блестят слезы. Она бросается ко мне, обнимает крепко-крепко. Трясется всем телом. Как давно это было; как давно я видел маму стоящей в полный рост, прямо. Но, даже несмотря на осанку, мама кажется такой маленькой. Может, за последние восемь месяцев я подрос? Или она дала усадку? Наверно, и то и другое. Мама отстраняется, у нее дрожит нижняя губа. Она берет мое лицо в ладони.

– Никогда больше так не делай. Ты действительно в порядке? Мне сказали, ты не ранен, но… я не уверена.

– Я цел и невредим. Виви разбилась на скутере. Я сошел раньше. Я – только свидетель аварии, не участник. Меня сюда привезли, потому что я потерял сознание. Увидел этот ее… открытый перелом, вот и спекся… Меня несколько раз вырвало, поэтому они мне что-то внутривенно вкололи. Сотрясения мозга нет, не волнуйся.

– Слава богу. А что с Виви?

– Ей делают операцию. В другой больнице. Я не знаю, мам. Ничего не знаю.