Воевода рассказал о том, что насторожило сотника в поведении пленного «отрока», сообщил вкратце и о разговоре с другими ватажниками. Князь его внимательно слушал, едва перебирая поводья и лишь изредка поглядывая по сторонам. Увидев впереди тесовые ворота усадьбы посадника, Михаил Ярославич прервал увлекшегося рассказчика:
— Заглянем-ка к Василию Алексичу! Уважить надо старика. А потом уж к своим подопечным сможешь отправиться.
Собеседник кивнул согласно.
— Надо ли ему все, что вызнали, говорить? — спросил он.
— А ты как думаешь? — поинтересовался князь.
— Думаю, что утаивать от него ничего не стоит, — твердо сказал воевода.
— Вот и я так мыслю, — сказал князь и дал знак дружинникам.
Один из них приблизился к воротам, но тут створки словно сами собой распахнулись, чтобы важные гости смогли проехать на широкий двор, где под навесом у коновязи воевода заметил лошадь, принадлежащую Васильку. Князь тоже обратил на нее внимание.
— Вот и сотник здесь, — скрывая улыбку в усах, проговорил он и тут же повернул голову, услышав топот, донесшийся со стороны лестницы.
Темка так спешил встретить прибывших, что не смог устоять на ногах. Он, тихо кряхтя, встал, потер сильно ушибленное колено и, прихрамывая, подошел к гостям, согнулся в глубоком поклоне.
Следом, степенно ступая по лестнице, спустилась Анастасия Петровна, за которой мелькала мальчишеская фигурка. Жена посадника остановилась на крылечке и, не без робости посмотрев на князя, предложила гостям пройти в горницу. Мягкий ее голос успокаивал и настраивал на миролюбивый лад, словно обволакивал.
Князь поблагодарил хозяйку за приглашение и, ловко спрыгнув с коня, вступил на крыльцо. Женщина чуть отошла в сторону, пропуская гостей вперед, посторонился и Федор, прижавшись к бревенчатой стене, но Михаил Ярославич, который давно заметил сына посадника и чувствовал на себе его восхищенный взгляд, протянул к ребенку руку, положил ладонь ему на плечо и, что-то тихо сказав ему, стал вместе с ним подниматься в покои.
На пороге горницы князя встретил Василько. Румяное лицо его светилось счастьем. Михаил Ярославич ни мгновения не сомневался, что радость сотника вызвана не их появлением, а причина ее — в дочке посадника. Девушка стояла рядом с отцом, который, увидев на пороге князя, привстал со своего места и сделал попытку склонить голову. Лицо его при этом на миг исказилось от боли, но посадник, решив, что никто этого не заметил, сразу растянул губы в широкой улыбке. От Михаила Ярославича эта гримаса, вызванная болью, не укрылась, как не осталось не замечено им и то, что с прошлого раза дочка Василия Алексича заметно повеселела, а тонкое лицо ее, прежде почти мертвенно-бледное, теперь украшал нежный румянец.
— Вот, Василь Алексич, пришли навестить тебя, а Егор Тимофеевич и отчет тебе даст, — проговорил князь, по–доброму улыбаясь. — Думаю, тебе любопытно будет послушать.
— Спаси тебя Бог, Михаил Ярославич, за то, что калеку не забываешь, — проговорил каким-то дрожащим голосом посадник, едва сдерживаясь, чтобы не прослезиться.
— Это кто ж калека? Не ты ли? — изобразив на лице удивление, спросил князь и строго проговорил: — Чтобы я впредь ни о каких калеках не слыхивал! Кто из воинов хоть раз ранен не был? Я о таких чтой-то не слыхивал. Может, ты, Егор Тимофеевич, таких знаешь? — обратился он к воеводе, который, сразу поняв князя, отрицательно повел головой. — Ежели каждый, кто ранение получил, калекой себя будет считать, это кто же тогда дела-то делать будет? А? Что ответишь, посадник?
— Не суди, княже, к слову пришлось, — проговорил тот смущенно.
— Ладно уж. На первый раз прощу, но чтоб больше так не говорил, а то буду считать, что ты от работы отлыниваешь! — строго выговаривал князь, глядя в лицо посадника, который, судя по его поведению, был и смущен, и растроган такими словами и вниманием к нему.
Как только гости уселись на широкую, гладко выстроганную лавку, опередив мужа, который открыл рот, чтобы что-то сказать, хозяйка, слегка поклонившись, будто извиняясь за то, что встревает в важный разговор, но вместе с тем весьма решительно произнесла:
— Рады мы с Василием Алексичем, вас, гости дорогие, к трапезе пригласить, попотчевать от всего сердца.
— Да–да. Михаил Ярославич, в самый раз вы с Егором Тимофеевичем к столу угодили, — поспешно заговорил посадник и, увидев, как гости, не ожидавшие такого поворота событий, обменялись взглядами, еще не решив, принимать ли это приглашение, продолжи настойчивее: — Вы же сами обещались. В кои-то веки соберетесь. Все дела да случаи, а тут как раз у хозяйки моей угощение готово.
Князь, хорошо понимая, что все ждут его слова, обвел горницу задумчивым взглядом и решил, что и в самом деле можно подкрепиться: в свои палаты он намерен вернуться не скоро, да и воеводе не годится на пустой желудок за дело браться.
— Что ж, быть по–вашему, — махнул он рукой и улыбнулся хозяйке, которая вся вытянулась, ожидая, что скажет такой важный гость.