Миг жизни

Уровень воды в таком реакторе находился в самом корпусе. Вода в атомной активной зоне кипела. Пар прямо из реактора через сепарирующие устройства направлялся на турбину.

Но кроме пара в активной зоне из-за радиолиза воды и взаимодействия пара с циркониевыми сплавами получалась еще и гремучая смесь, которая в некоторых случаях взрывалась, или, как говорили эксплуатационники, «давала хлопки».

Случилось так, что во время работы реактора сгорел электродвигатель привода, который перемещал один из стержней, поглощающих нейтроны. Такие стержни использовались для регулирования мощности реактора.

Поскольку электродвигатель сгорел, защита обесточила его по превышению нагрузки. Эксплуатационники, в свою очередь, отсоединили штепсельный разъем и прекратили подачу охлаждающей воды на этот привод.

Но Природа, как говорится, не любит пустоты.

В полостях электродвигателя и привода каким-то хитрым образом скопилась гремучая смесь. Операторы, правда, считали, что она будет сильно разбавлена паром и потому ничего страшного не произойдет.

Однако они ошиблись. Произошел «хлопок». Корпус электродвигателя вздуло бочонком, штанги привода покорежило. Это означало, что регулирующий стержень застрял теперь в верхнем положении, а, стало быть, реактор нельзя будет остановить.

Но реактор все же остановили.

К этому времени научились использовать для таких целей обыкновенную борную кислоту, которую применяют, например, для промывания глаз.

Концентрацию раствора кислоты в реакторе довели до тридцати граммов на литр и тем самым скомпенсировали отсутствие в активной зоне зависшего в верхнем положении регулирующего стержня.

Элемент бор, входящий в состав такой кислоты, обладает высокой способностью захватывать нейтроны и отлично справляется с задачами регулирования.

Правда, регулятор этот жидкий, концентрация бора в непредвиденных случаях может аварийно снизиться. И поэтому потенциально возможен разгон атомного реактора на мгновенных нейтронах с резким подъемом давления, а при вскрытом аппарате — к выбросу активности в центральный зал.

Как раз в этот период начала ремонта Щепетильников и вызвал Кучерганова к себе.

Перемена в Кучерганове, замеченная им недавно, обеспокоила его. Он хотел скорее выяснить, в чем дело, и восстановить душевное равновесие своего лучшего рабочего, от которого во многом зависел успех ремонтных операций.

Кучерганов вошел к директору электростанции свободно, с достоинством, высоко держа голову.

Надо сказать, что Щепетильников занимал в его душе особое место. Он испытывал к нему любовь-благодарность, любовь-уважение и даже — любовь-преданность.

Было что-то такое в директоре, что особенно подкупало людей, и Кучерганова в частности. С подчиненными он был прост, не заносчив, но строг и требователен. Слово, данное людям, всегда держал и того же требовал в ответ.

Кучерганов считал, что ему здорово повезло с начальником. Таким, пожалуй, в его жизни был только Курчатов, который здорово умел поднять, окрылить человека и выпустить в свободный творческий полет. А как был прост и обаятелен в общении!..

Кучерганов вошел в кабинет директора в белом лавсановом костюме и в ярко-желтых кожаных тапочках, очень удобных и мягких на ходу, которые сшил собственными руками.

Щепетильников внимательно посмотрел на него поверх очков, встал и через стол крепко пожал Кучерганову руку, приглашая сесть.

Директор сразу широко раздвинул от себя бумаги, и, опершись руками о полированную столешницу, как школьник о парту, вдруг широко улыбнулся, как бы снимая улыбкой внезапно возникшее ощущение неловкости.

— Что с тобой, Василий? — каким-то очень добрым, домашним голосом спросил Щепетильников.

Сам не зная почему, Кочерганов в ответ смущенно заулыбался, словно бы ощущая за собой вину, хотя вины никакой не было. Но мгновенную растерянность свою скрыть все же не смог и, то и дело изумленно поглядывая на директора и сильно покраснев, сказал:

— Да ничего, Владимир Анатольевич… Все в порядке…

Директор посерьезнел лицом и спросил уже озабоченно и даже с оттенком тревоги в голосе:

— А мне показалось, что ты чем-то нехорошим сильно озабочен… Вроде как чужим стал… А я хочу, чтобы ты был свой, понимаешь? Мне свои, родные люди нужны. С ними хорошо работается и живется. Ты меня понял?

Щепетильников внимательно следил за выражением лица Кучерганова, а тот нервно засмеялся, откинулся на спинку стула и заговорил быстро сквозь смех:

— Да что вы, Владимир Анатольевич, да ничего такого…

— О! О! — подхватил директор. — «Ничего такого»! Я же знал — что-то есть!

Он снова подкупающе улыбнулся и погрозил Кучерганову пальцем:

— Что-то скрываешь!

— Ну и глаз у вас, Владимир Анатольевич! — изумленно воскликнул Кучерганов, снова сильно покраснев и перестав смеяться. — Честное слово, ничего такого нет, — уже серьезно сказал он, но видно было, что вот-вот скажет нечто важное.

Щепетильников напряженно ждал.

— Надумал я уходить, вот что, — выпалил вдруг Кучерганов и замолчал, виновато глядя на директора, лицо которого искренне потускнело, потемнело даже.