Миг жизни

— Это почему же вдруг? — как-то даже обиженно спросил Щепетильников.

— Стыдно мне сказать, Владимир Анатольевич, — глухо сказал Кучерганов, — но почуял я с недавнего времени, что срок мне остался недолгий…

— Что за глупости ты говоришь?!

— Глупости не глупости… А чувство такое пришло.

— Да ты здоров как бык! — вскричал директор. — Посмотри, какой бугай!

— Это со стороны кажется, Владимир Анатольевич… У каждого человека своя ахиллесова пята есть…

— Нет, я форменным образом тебя не понимаю, Вася, милый!.. Что у тебя?

Кучерганов встал, подошел к окну и задрал на животе рубаху.

— Вот!

— Что такое?! — с тревогой спросил Щепетильников и, подойдя к нему, торопливо, дрожащей от волнения рукой пощупал голубоватый операционный шов на животе.

Рука директора была сухой, горячей и царапающей. Валик операционного шва реагировал на прикосновение тонкой покалывающей болью.

— Что такое?! — с тревогой повторил вопрос Щепетильников. — Операция?! А почему я не знал?

— Да что там, — сказал Кучерганов. — Давно это было… А шов чувствительность не потерял. И недавно от него, видно, и чувство это новое пошло в душу. А у меня два пацана… Малютки еще совсем… Выращивать надо…

Щепетильников в задумчивости прошелся по кабинету. И будто сам себе твердо сказал:

— Я понимаю. У тебя заработана льготная пенсия с пятидесяти лет. Ты уже ветеран… Хотя и не старый. Но… — Щепетильников помолчал и добавил: — Нет, брат Василий, так не годится! Ведь бросить работу — это значит приблизить срок, о котором ты говоришь… Я, например, так о себе думаю: если оставлю работу, свернусь в два счета. Что человек без работы? Пожалуй ведь — ничто! Конечно, твое право — уйти… Но мое право человека и товарища сказать тебе то, что я сказал. Подумай! Прошу тебя, Кучерганов! Учи молодых, передавай свой опыт, умение. Обессмерть себя в людях, которые останутся после нас с тобой. Прошу тебя, Кучерганов!

— Я держу ответ не только перед людьми, но и перед своими сыновьями, — сказал Кучерганов задумчиво. Но пламенный призыв директора занозой застрял в его душе.

«Прошу тебя, Кучерганов!»

И когда возвращался к себе в мастерскую, все думал об этом. Ясно ведь, о чем просит, ясно… Но что-то еще в этой просьбе, в этом призыве Щепетильникова было. Что-то глубинное, не совсем понятное ему и волнующее: «Прошу тебя, Кучерганов!»

«Что же это такое? — думал он. — Что же это такое?..»

В душе он понимал, конечно, что тут, наверное, и напоминание ему о сопричастности к их великому и трудному делу сотворения энергии, нужной людям, к главному делу человека добывать и отдавать тепло другим… Но только ли это? Только ли это?

Конечно, тут и ответственность каждого человека перед другими людьми… Но что же еще?

Волновали эти слова Кучерганова, и он скорее догадывался, не сознаваясь еще себе до конца, что был это и крик о помощи, и призыв одинокого, любящего его человека, приросшего к нему душой за долгие годы совместной работы, и что уходить собирался не просто высококвалифицированный рабочий Василий Кучерганов — уходила частичка жизни самого Щепетильникова…

«Прошу тебя, Кучерганов!»

«О чем же просит он?.. О чем?» — думал Василий, ощущая, что ему стыдно от этих слов. А звучали они в нем звонко и четко.

«Да, он вправе просить, — думал Кучерганов. — Все он для меня сделал, вниманием и заботой окружил… Хорошо ли не прислушиваться к горячему призыву такого человека? Очень ли часто люди так хорошо расположены друг к другу? Нет, не часто. И хамло же я буду, ежели не откликнусь на крик его души…»

А ремонт уже начался. Реактор остановили и расхолодили. Конечно же ввели борную кислоту, чтобы скомпенсировать воздействие застрявшего регулирующего стержня.

Все исправные приводы расцепили с регулирующими стержнями.

Делал это все Кучерганов, стоя на верхнем пятачке крышки реактора, а помогали ему в этой работе два молодых слесаря.

Могли, конечно, тут обойтись и без него. Но в реакторе были взрывы гремучки, поврежденными могли оказаться и другие приводы, а Кучерганов испытывал инструмент собственной конструкции — «ключ-прошивень», который по его задумке должен был достичь места сочленения кассеты и привода даже в том случае, если тот будет солидно погнут.

Наконец все было сделано. «Здоровые» приводы извлекли из реактора, и остался один поврежденный, который никак не поддавался.

А крышку реактора надо было с корпуса снимать, потому что предстояла еще перегрузка атомной активной зоны.

Но как снимешь ее, если она через покореженный взрывом привод соединена с высокорадиоактивным регулирующим стержнем?

Думали-гадали…

Уровень борированной воды в реакторе подняли до самого фланца, так что над атомной зоной, имевшей активность ядерного взрыва, образовался семиметровый слой водяной защиты.

Зацепили крышку реактора краном и начали очень медленный подъем.

И хотя контроль этой операции производили начальник смены атомной станции и старший мастер реакторного зала, но Кучерганов тоже надел пластикатовый комбинезон и, захватив с собой мощный ручной фонарь, спустился вниз, в надреакторную шахту.