Миг жизни

Юрку очень интересовала земля между булыжниками. Там всегда что-то искали и выклевывали воробьи, внезапно падающие на дорогу откуда-то с ветвей акаций. Юрка еще до болезни успел хорошенько изучить углубления между камнями. Там, в пыли, можно было увидеть зернышки пшеницы и овса, просыпанные с проезжающих подвод, золотистые соломинки, длинные и короткие, ошметки засохшего и рассыпавшегося навоза, осколки разноцветных стеклышек, мелкие камушки и много разных других интересных подробностей. Однажды он даже нашел там белую и черную пуговицы. Правда, черная была переломлена пополам. И когда дворник дядя Петя, в белом парусиновом картузе и огромном, ниже колен, клеенчатом фартуке в голубую клетку, широко размахивая метлой, подметал участок улицы перед домом, Юрка с сожалением наблюдал с балкона, как дорога покрывается наискосок полосами пыли и вместе с кучкой серой земли метла гонит перед собой все живые приметы и подробности булыжной мостовой. Но Юрка вскоре заметил, что через день-два все будто вновь возвращается на свои места.

Перейдя дорогу, Юрка с отцом и матерью ступили с мостовой на тротуар, выстланный большими квадратными плитами розоватого известняка. В стыках между плитами посеяло траву, и она росла оттуда жесткими изумрудными щетками. Юрка любил водить рукой по этим травяным щеткам, за что его мама часто ругала с балкона, напоминая, что здесь ходят люди и что трава грязная.

«Но она чистая, чистая! Она такая зеленая!» — думал Юрка, защищая траву.

За время болезни Юрки трава разрослась и свисала по бокам щеток упругими усами. Юрке было радостно видеть и теплый булыжник мостовой, который он уже успел потрогать, и розовые плиты тротуара с буйно разросшейся травой на стыках, знакомую, отколотую с правой стороны, с угла, приступку подъезда из того же, что и тротуар, розоватого камня, и выцарапанную гвоздем на коричневой двери подъезда надпись: «Модель и подруга». Юрка уже умел читать, и надпись эта ему почему-то нравилась.

— А знаешь, что здесь написано? — спрашивал он маму всякий раз, когда они входили в подъезд.

— Что же? — спрашивала мать, с улыбкой поглядывая на сына.

— «Модель и подруга»! — выкрикивал Юрка, и глаза его светились радостью.

Через дорогу напротив стоял маленький белый одноэтажный домик с крашенной ярко-красным суриком крутой крышей, с вывеской «Магазин». Там продавали голубоватый рафинад и белые городские булки. В домике всегда внусно пахло хлебом. Дверь в магазинчике скрипела очень музыкально, и Юрка всякий раз напрашивался пойти с мамой, чтобы поскрипеть дверью. Скрип этот казался ему таинственным и очень важным.

Теперь вот тоже, входя в подъезд, он услышал на той стороне улицы скрип магазинной двери и быстро оглянулся, узнав знакомый звук.

Когда они вошли в подъезд, на них вдруг пахнуло затхловатым запахом только что вымытого и высыхающего пола. Лестничные марши были деревянные, охра на серединах ступенек была уже стерта ногами, и от мокрых еще досок, с просыхающими белесоватыми волокнами дерева, пахло влажной половой тряпкой.

Очень теплый, согревающий луч солнца упал наискосок из окна лестничной клетки на мокрый пол и застыл на нем треугольным зайчиком. Юрка заметил, что луч солнца очень чистый, прозрачный. Только отдельные редкие пылинки будто нехотя то пересекают его, то скользят вдоль луча к полу. Когда пол сухой, луч весь кипит, нафаршированный беснующимися пылинками, а сейчас он хороший, умытый, чистый, добрый. Юрка потрогал луч рукой. Ладошка его сразу вспыхнула алым огнем, просвеченная солнцем насквозь, а на треугольном зайчике черной, причудливой тенью отпечаталась Юркина рука.

Он оставил отца и мать и, громко топая по деревянным ступеням так, что звук отдавался гулко во всем подъезде, побежал на четвертый этаж, но через два марша уже запыхался и остановился перевести дух. Сердце его звонкими хлопками стучало в грудь, но волна тепла и радости не покидала его. Наконец он у своей двери! Рядом, на панели, выкрашенной в салатный цвет, Юрка давно, еще до болезни, выковырял ногтем ямку, а теперь вспомнил, узнал ее. Ямка была все на том же месте и той же глубины. Он сунул в ямку указательный палец и ощутил шероховатость штукатурки. Ногтем выскреб немножко пыли.

— Вот наша квартира! Вот наша квартира! — радостно и возбужденно кричал Юрка, обернувшись к отцу с матерью, лица которых светились теплом и любовью.

Отец схватил сына на руки, прижался щекой к Юркиной щеке, оцарапав щетиной и обдав запахом табака, мать щелкнула замком, дверь отворилась, и отец с Юркой на руках вошел в дом. Юрка дернулся, задрыгал ногами, спрыгнул на пол и побежал в комнату, жадно вдыхая вкусные запахи. Мама испекла пирог с яблоками и еще что-то наварила — вкусного и любимого — по случаю выздоровления Юрки.