Миг жизни

Приглушенный, придавленный еще только что отступившей болезнью, Юрка воспринимал окружающий его мир с замиранием, с каким-то болезненным спазмом в груди. Его тревожило, что папа с мамой сидят сзади него, а рядом с ним чужой дядя, а внизу, в просвете между крупом лошади и передком брички, — быстро улетающая назад брусчатка мостовой.

Они ехали уже пригородом, когда подул вдруг резкий свежий ветерок со стороны реки, за которой была граница. Юрка почувствовал, как сильные руки отца подхватили его и, подняв в воздух, пересадили на заднее сиденье. Очутившись между папой и мамой, Юрка вдруг ощутил слабость, солнце и ветер стали теплее, и, уже не думая ни о чем, не глядя по сторонам, устав от напряжения и утонув в мякоти сиденья, он успокоенно задремал.

— Ослаб сыночек… — услышал Юрка сквозь дрему голос мамы, видимо обращенный к отцу.

— Я не ослаб… Я сильный… — сказал Юрка с разнеженной капризностью.

Он сел поудобней, почувствовав, как мягкое, прошитое поперечными швами и оттого вздувшееся продолговатыми подушечками кожаное сиденье брички податливо и приятно проминается под ним. Желая продлить это ощущение, он заерзал на месте, чувствуя вместе с тем непрерывную мелкую тряску от ударов колес о булыжник. Дрема покинула его, он с интересом стал смотреть по сторонам.

Воздух казался Юрке каким-то прозрачно-голубым, густым и тягучим, наполненным веселым светом доброго летнего солнца.

Сутулая спина возницы в выцветшей гимнастерке вздрагивала перед его взором. Относимый ветром, то исчезал, то вновь появлялся острый запах конского пота. Иногда ветерок падал откуда-то сверху, с крон деревьев, и тогда Юрку окутывал освежающий и волнующий запах зеленой листвы.

Копыта лошади мерно и с глуховатым смачным звоном цокали по булыжнику. Цокот этот завораживал Юрку своей четкой размеренностью и даже каким-то мелодичным звучанием. Потом Юрка увидел под ногами, в щелях обитой мелкой черной рейкой подножки брички, несколько зерен овса и длинную золотистую соломину, лежавшую, как и зерна, в углублениях между рейками.

А вот по бокам дороги показались домики пригорода, в основном мазанки, крытые красной черепицей. Появились новые звуки и запахи. Скрип колодезного журавля, звонкий стук пустого ведра о сруб колодца, потом утробный чавк нырнувшего в воду ведра. С голубятни в небо, шумно хлопая крыльями, поднялась стая белых голубей и стала стремительно летать по кругу, быстро поворачиваясь и кувыркаясь в голубом небе и ослепительно сверкая белыми крыльями.

Из канавы на булыжник мостовой ошалело выскочила белая квочка и, кудахтая, перебежала на другую сторону дороги. У Юрки от страха за курицу прихватило дыхание, когда он увидел, как ее широкий ярко-красный, будто раздавленный гребень нырнул, казалось, прямо под лошадиные копыта.

— Гэть, квочка! Гэть!.. — с запозданием взволнованно выкрикнул возница и, быстро обернувшись, виновато улыбнулся седокам. Потом несколько нервно прищелкнул кобылу по круглым бокам, бричку рвануло, и Юрку мягко прижало к спинке сиденья. Острее пахнуло конским потом, затем откуда-то густым, душноватым запахом кизячного дыма и нежным, еле уловимым ароматом клубничного варенья.

Отец с матерью о чем-то негромко говорили, слова, не задевая, пролетали мимо Юркиного сознания, но вдруг в этом потоке слов он услышал — «война». Это слово царапнуло по сердцу, будто с маху затормозилось об него. Юрка заволновался. Зримо предстала вдруг перед глазами виденная незадолго до болезни кинокартина. Там стреляли пушки по летящему самолету. Один снаряд попал в самолет, взорвался, и все разлетелось на куски. Юрка схватил тогда мать за руку и крикнул так громко, что на него зацыкали:

— Мамочка! Мамочка! Там же человек! Там же человек в самолете!

— Да, сыночек, да…

Юрка заплакал от жалости к убитому летчику, и мать ушла с ним домой, не досмотрев кинокартину.

Затем память вернула Юрку назад, когда отец уезжал на финскую войну. Юрке было четыре года. Мать держала его на руках. Он все вертелся, беспокоился, и когда мать заплакала и слезы потекли по щекам, Юрка заревел во все горло. Отец поцеловал Юрку, уколов щетиной и обдав запахом табака, и лихо запрыгнул в кузов полуторки, в котором было уже битком военных. Отец стоял у заднего борта, махал рукой, принужденно смеялся, хотя в глазах его тоже стояли слезы, и кричал:

— Зиночка! Юрочка! Я скоро вернусь!..

В следующее мгновение полуторка уже неслась по дороге, подняв клубы пыли, в которой огненно кувыркались красновато-желтые кленовые листья…

Юрка прислушался к разговору, но ничего волнующего не услышал. Легкая тревога владела им. В это время бричка выехала из узкого переулка на главную улицу городка и небыстро покатила вдоль тенистого бульвара. В просветах изгороди и кустарника на бульваре видны были сидящие и двигающиеся люди, слышались говор взрослых, крики и смех играющих детей. Юрка сильно наклонился вперед и влево, пытаясь разглядеть, что же там, за кустарником и деревьями, происходит. Отец попросил возницу-красноармейца остановить бричку.