Миг жизни

— Так мы ж, Гена, прямо-таки втираем гамма-лучи себе в тело, точно твой доктор мазь! — вдруг догадался и с удивлением воскликнул Ненастин.

— А ты думал! — с гордостью ответил Писаренков, оформляясь калачиком в небольшом закуточке. — Давай, давай! Определяйся и ты, Витек!.. Половина пути, считай, пройдена… Ознакомимся — такую же дорогу проделаем в обратном направлении… Выбираться отсюда нелегко. Тоже притирка требуется… Так вот. Смотри и слушай… Вот он, этот теплообменник, который зарос внутри рабочей средой. Его надо отсюда демонтировать… Тащить будем по трассе, проложенной нашими телами… Кое-какие… трубы по тракту протаскивания придется, конечно, временно демонтировать… Теплообменник не согнешь, как человеческое тело… Усек?..

— Усе-ок, — сказал Ненастин разочарованно, обливаясь потом. На первом этаже было душновато. Воздух нагрелся от теплых трубопроводов и был густо настоян на железе. — А сколько мы схватили уже, Геныч? — спросил вдруг Ненастин.

Писаренков деловито снял с петли комбинезона возле ботинка оптический дозиметр и посмотрел в окуляр на свет лампы-переноски. Внутри виднелась матовая шкала с делениями, а на ней черная вздрагивающая стрелка.

— Сто шестьдесят миллирентген, или, грубо говоря, по десять палок схватили мы с тобой, брат Витюха… — Писаренков внимательно посмотрел на товарища, — А дневная норма знаешь сколько?

— Семнадцать миллирентген, — задумчиво ответил Ненастин.

— То-то же! — сказал Писаренков и снова прицепил дозиметр за петлю комбинезона возле ботинка.

— Геныч, — неуверенно спросил Ненастин, — а кровь от этого не портится?

— У меня кровь крепкая, — засмеялся Писаренков. — Два раза в год медкомиссия. Пока — тьфу-тьфу! Опять же бесплатные рублевые спецталоны дают каждый день… Не забудь получить за сегодня…

— Ладно, не забуду, — сказал Ненастин.

— Ну так вот, — продолжал Писаренков, — задача такая… С тобой нас двадцать человек… С малогабаритной пневмомашинкой, оснащенной отрезным вулканитовым кругом, по очереди будем пролезать сюда и отрежем все четыре трубы, соединяющие теплообменник с контуром… Вот эти, — он пошлепал рукой по трубам. — Каждому по пять минут… Налетай — подешевело, расхватали, не берут!.. Ха-ха-ха!..

Снова густой воздух, сотрясаемый хохотом Писаренкова, потолкался Ненастину в уши. Незаметно как-то произошла перемена в его настроении и самочувствии. Он стал ощущать вялость, легкую сонливость. Чуть побаливала голова. Ему даже захотелось прилечь и вздремнуть…

— Ага! — воскликнул Писаренков, заметив изменение в Ненастине, — Приуныл слегка?! Это тоже лучи!.. Они, батенька, такие — сначала веселят, а потом в тоску вгоняют… Их уважать надо, тогда они не такие злые…

— Как это? — вяло спросил Ненастин. — Челом бить?

— Вот именно! Бить челом! — сказал Писаренков, пытливо всматриваясь в Ненастина. И вдруг рявкнул: — Знать их надо! Вот что!.. Так их разэдак!..

— Не кричи громко — в уши толкается… — сказал Ненастин, сморщившись.

— Ладно, не буду… А ты все понял?

— По-онял… Ознакомился…

— Ну, поползем назад… Теперь ты впереди. Иначе не получается.

Ненастин на мгновение растерялся, потом вдруг ощутил злость.

«Ах, так вашу!.. — возбужденно подумал он. — Бить челом, значит? Бить челом?.. Ну уж это не по-нашенски».

Он пополз вперед, то прогибаясь, то сгибаясь в три погибели, то распластываясь на толстых расширителях кислородной активности, как на бревнах. Бока болели.

«Знать их надо… Так их разэдак… Бить их надо… Бить!..» И вдруг его осенило, он остановился и оглянулся назад.

— Алё! Генка!.. Так не наползаемся… Лишнее это… А почему бы листовым свинцом трассу не обложить?.. На занятиях ведь говорили…

— Свинцом, говоришь?.. Можно и свинцом… Но пространство обузится, и телу будет несподручнее. И так еле протискиваемся…

— Да… Правда… Я и не подумал… — озабоченно сказал Ненастин и спросил: — Геныч, а на спецталоны что дают?

— «Что»… — недовольно буркнул Писаренков, — Известно что… Обыкновенный обед и стакан хорошего яблочного соку…

Ненастин полз и размышлял, ощущая теперь враждебность к этим гибельным невидимым лучам, к которым, оказывается, так плотно надо прижиматься, которые будто обрели плоть свою в этих стальных нержавеющих, больно бьющих в бока трубах и хватают тебя за руки, за ноги, за плечи, в обхват, бьют в голову, норовя проткнуть тебя термопарой.

Да-а!.. Теперь он знает их! Понимает эти лучи… Они по сути своей враждебны человеку, хотя и делают полезную работу в иных устройствах… От них надо хорошо и с умом защищаться. И уж никак не показывать, что боишься. Пусть они сами твою волю чувствуют.

Ненастин с холодным презрением подумал об этих жестоких, беспощадных лучах. Он знал теперь, как надо делать. И душу его постепенно заполняло бесстрашие.

А у Писаренкова между тем нарастало смутное недовольство.

«Что-то уж больно шустрит Витек», — озабоченно подумал он.

Другие столько не спрашивали.