Миг жизни

Ненастин и Писаренков пришли в зону. В нос ударило спертым железным духом. Кругом были трубы, механизмы, всевозможные рукоятки и маховички, ящики и ящички, приборы, гильзы датчиков, кренделями витые медные трубочки с белошкальными круглыми бляхами манометров на концах. И каждый из этих механизмов и приборов попахивал своим запахом, поблескивал своим блеском, играл своим оригинальным цветом.

Но в данный момент механизмы бездействовали, никто из людей не работал, шуму не производил, и все это железное многообразие окутывала густая, сдавленная тишина малого объема.

Ненастин перетаптывался на месте, осматривался, привыкал, испытывал некоторое волнение. Правда, по пути сюда, когда они с Писаренковым осторожно пробирались по неровной еще от динамитных взрывов скалистой дороге, пробитой сквозь сопку, он волновался куда больше.

А смущала его прежде всего неизвестность. Он все думал, как оно будет там, внизу, облучать… Светить натуральным белым светом или еще как иначе…

На теоретических занятиях по радиационной безопасности он хорошо все усвоил, тщательно записал лекции в тетрадь, но поскольку воображение имел богатое, образное, то пытался представить, оценить радиацию на ощупь, на цвет, на вкус, на запах. А так как на занятиях постоянно упоминалось само слово «лучи», то Ненастину невольно думалось о свечении, как от электрической лампочки, например, или от солнца.

Знал он также, что любые другие лучи могут иметь запах, не свой, конечно, а косвенный, как бывает при сварке, когда воздух сильно ионизируется и свежо пахнет озоном…

— А лучи эти пахнут? — спросил он по дороге в зону Писаренкова, который считался шибко опытным в этих делах и, по производственной необходимости, не единожды подвергался облучению при выполнении работ.

Длинный Писаренков покровительственно рассмеялся и, глядя сверху вниз на невысокого и коренастого Ненастина, отрывисто пробасил:

— Понюхаешь — узнаешь…

— Нет, кроме шуток?.. — настаивал Ненастин.

— Да у меня хронический насморк! — шутливо взорвался Писаренков. — Я запахов, может, вообще не ощущаю… — И заботливо предупредил товарища: — Ты гляди лучше себе под ноги, а то недолго и загреметь, дорожка-то из-под динамита…

— А свет они излучают, эти лучи? — через некоторое время снова спросил Ненастин.

Писаренков выразительно посмотрел на него:

— Я вижу, мандраж тебя забирает, Витек, а?.. Не волнуйся… Света нету от лучей, но светят они хорошо… Го-го-го! — засмеялся Писаренков, довольный неожиданной игрой слов. — А в общем, не боись… Все обычно… То есть не совсем, но в общем-то обычно…

Допускающий достал из ящика два дозиметра, внешне похожих на толстые чернильные авторучки с зацепами для карманов. Сунул поочередно каждый из них в гнездо панели, зарядил, после чего вручил рабочим и спросил:

— Первый раз или уже работали?

— Я работал, — сказал Писаренков несколько обиженным тоном, — а товарищ Ненастин — впервые… Буду знакомить его с характером работ…

Допускающий внимательно и, показалось, с сочувствием посмотрел на Ненастина, отчего растерянность, стыд и еще какие-то непонятные чувства, перемешавшись, родили в Ненастине стойкую жалость к себе, а также ощущение какой-то потери.

— Ну потопали! — залихватским голосом сказал Писаренков и шагнул в сторону люка.

Оба слесаря были в стеганых ватниках и комбинезонах, на ногах — бутсы марки «ГД», на головах береты.

— Время работы — десять минут, — предупредил допускающий.

— Не беспокойтесь, — сказал Писаренков каким-то уже машинальным голосом, — все будет наилучшим манером…

Вслед за тем он полез в люк и застучал бутсами по перекладинам вертикальной металлической лестницы.

Бум-бум-бум-бум! — удесятеряло звуки эхо, вырываясь через люк в помещение верхнего этажа.

Ненастин полез вторым. Ловил себя на том, что чересчур крепко хватается за поручни. Спускаясь, внимательно поглядывал по сторонам.

Вот и помещение второго этажа. Здесь тоже очень тихо, но тишина глухая. Объем еще более зажат. Ненастин остановился на площадке второго этажа и стукнул по ней каблуком ботинка. Звук был глухой. Эха не было.

Ненастин немного обвыкся в новом пространстве и глянул вниз через люк. Писаренков был уже там. Внизу еле различался слабый красноватый свет. Ничего не разобрать.

Ненастин залез в проем люка и стал спускаться. Чувствовал себя неуверенно и скованно.

Бум! Бум! Бум! — звенели перекладины металлической лестницы. Звук глухо ударял в уши и как-то внезапно и мягко обрывался, будто в ушах была вата.

— Э-ге-гей! — басисто крикнул Писаренков. — Где ты там?! Быстрее! Время не ждет!.. И светит здорово!.. Стесняешься, что ли?!

«Не вижу я что-то особенного света… — хотел было сказать Ненастин, но промолчал и мысленно ответил товарищу: — Не стесняюсь я вовсе… Чего тут стесняться?..» Но самому стало почему-то стыдно, и он ускорил спуск.

Выкрики Писаренкова были глухие, не такие раскатные, как на открытом воздухе, хотя кричал он, похоже, здорово, а короткие и быстро гасли, будто их кто-то тут же съедал.

Но воздух от крика сильно заколебался и потолкал в уши Ненастину.